Таня и Медведь
Одна из самых популярных пьес в СССР – «Таня» Алексея Арбузова – идет на сцене Ульяновского драматического театра с ноября 2023 года. Об этой постановке, в которой есть странные режиссерские решения, рассуждает Сергей Гогин
Пьеса Алексея Арбузова «Таня» написана в 1938 году (в 1947 году автор сделал ее редакцию). Она стала «хитом» советской драматургии и советского театра: широко ставилась по всей стране, за двадцать лет после первой постановки в одном лишь театре имени Вахтангова прошла более тысячи раз.
Обратите внимание на дату написания. Это были самые жуткие годы в СССР, пик сталинских репрессий. Ничего этого в пьесе, конечно, нет, хотя ощущается некоторое писательское напряжение, словно автор хочет что-то сказать, но не может. Удивительно, как можно было в то время написать пьесу, в которой нет никакого энтузиазма первых пятилеток, никаких громких лозунгов, советской пропаганды, чинопочитания, вождизма, а есть – любовь одной женщины к одному мужчине. Вся производственная часть пьесы (драга, утверждение ее в министерстве, испытания, прииск, план и соцсоревнование) проходит как бы мимоходом, как неизбежный, не необязательный в целом контекст, заданный временем. Можно это приписать мастерству драматурга, а можно назвать писательской смелостью, ведь на него вполне могли обрушиться за «безыдейность» и «мелкобуржуазность».
Производственная тема (в пьесе одна героиня, Мария Шаманова, возглавляет золотодобывающий прииск в Сибири, другой герой, Герман Балашов, – инженер, изобретатель драги – машины для добычи и промывки речного грунта, есть также отголосок соцсоревнования, есть конкуренция двух проектов и другое) проходит фоном. Этот контекст кажется несущественным и даже ничтожным перед любовью Тани, ее трагедией и ее профессиональным и человеческим подвигом. Как написано в одном отзыве, «Какими серыми красками, газетными штампами нарисована в пьесе так называемая социальная жизнь! Испытание драги, Енисейский прииск, строительство, планы – всё меркнет перед чувствами любящей Тани, перед горем её потерь».
Актриса вахтанговского театра Мария Бабанова, которой восхищался Арбузов и поэтому написал для нее роль Тани, как пишут, и сыграла как раз такую любовь, вернее, одиночество в любви. «У меня с этой ролью связана одна тайная мысль: «Женщины, умейте быть одинокими. Не бойтесь одиночества»…», – говорила актриса.
В СССР пьеса ставилась сотни раз, в большинстве театров страны. Молодой режиссер из Санкт-Петербурга Ирина Дрёмова, которая поставила «Таню» в Ульяновском драмтеатре (премьера состоялась 23 ноября 2023 года), признает в интервью, что «за пьесой большой театральный шлейф, легендарные исполнительницы ролей и великие режиссёры-постановщики». Она говорит, что решила «смахнуть театральную пыль» с этого шлейфа, видимо, считает, что он запылился. При этом она говорит в том же интервью, что «боится советской драматургии», но взялась за нее потому, что «человек растёт там, где переступает свой страх», резонно полагая, что в этом состоит человеческий и профессиональный рост. Для нее постановка «Тани» – это возможность «порефлексировать о человеке и о том, что с ним происходит».
Желание порефлексировать законно и понятно, думать вообще полезно, а вот насчет «запыленности» Арбузова хочется поспорить. И лучшим аргументом в этом споре является телевизионный фильм-спектакль «Таня» 1974 года в постановке Анатолия Эфроса. К этой постановке можно смело применить термин «дефинитивная», то есть полная, определяющая, окончательная, то, к чему нечего добавить. В роли Тани режиссер снял свою любимую актрису Ольгу Яковлеву, и ее Таня – это роль на все времена, роль, к которой за полвека не пристало ни пылинки. Один взгляд Яковлевой крупным планом, один поворот головы способен открыть такие глубины, смысловые пласты, подтексты, что даже модное слово «рефлексия» кажется уже неуместным.
Тут возникает важный вопрос: существуют ли вообще «окончательные» театральные постановки, с которыми нет смысла конкурировать? Если это так, то каждое новое поколение молодых режиссеров было бы обречено на бесконечные муки страдания от своей неполноценности, потому что все настоящие книги уже написаны, все спектакли поставлены, все кино снято. К счастью, если речь идет о классике, то ее можно переоткрывать бесконечно, и новое время непременно приносит новые смыслы, оправдывающие новые режиссерские решения. Вероятно, то же можно отнести и к советской классике. Поэтому если уж Ирина Дрёмова (которой через полгода исполнится тридцать лет) решила поставить «Таню», то ответом ей будет фраза другого советского классика: «Безумству храбрых поем мы песню». Но дело не в том, чтобы бросить вызов «театральной пыли», корифеям театральной режиссуры, важен результат.
Что удалось режиссеру и актерам? Удалось рассказать историю развивающейся любви – от идеализированной и обреченной на крах любви-слияния, любви-растворения в другом до ее отрицания как таковой и далее – до занимающейся зари нового чувства. Маргарита Волкова, которая играет Таню, вместе со своей героиней проходит путь от восторженной девочки, почти ребенка, готовой от счастья потеряться в своем Германе и не понимающей, почему он не хочет того же, – до побитой жизнью женщины, которая сделала своим жизненным ориентиром работу, дело, помощь больным. «Важно, что я чувствую себя здесь полезной. Остальное несущественно. Только работа может принести человеку истинное счастье. Все прочее – выдумка, ложь!» – говорит заглавная героиня. Но Таня, как потом будет видно, не окончательно ставит на себе крест: ее дружески-насмешливые отношения с Игнатовым (Николай Авдеев), в которых с его стороны есть зарождающаяся любовь, а также много уважения и желания помочь, могут вылиться во что-то большее, как в том хочет убедить нас режиссер-постановщик, как и сам Арбузов. В конце Таня обретает чувство свободы для жизни и, возможно, любви.
Шаманова в исполнении Оксаны Романовой предстает перед нами как целостная личность и мудрая женщина, не утратившей тяги к любви и материнству несмотря на суровую биографию и «неженскую» должность. Герман (Александр Лемехов) – типичный технический интеллигент, мужчина, который противится тому, чтобы его личность «приватизировали» на основе любви, чтобы его заперли в шалаше с милой, где он тут же начинает скучать и терзаться виной. Именно поэтому его привлекает сильная и цельная Шаманова, с которой у него общее дело «на равных», с которой он чувствует себя личностью, а не функцией любовных отношений. Одну из лучших ролей (Бабушка, Хозяйка зимовья) в спектакле сыграла Людмила Даньшина. Ее предельно точная интонация «оживляет» ее героинь до полной узнаваемости. Про Даньшину хочется с уважением сказать – «старая школа». С годами талант этой актрисы только крепчает и раскрывается неожиданными гранями, как в блестящей роли графини Лидии Ивановны в спектакле «А.Каренин».
Арбузову приписывают такие слова: «Если невозможно писать правду до конца, то лучше писать сказки». В самом деле, в сказке есть намек на истину в виде аллегорий или прямое указание на нее в виде нравственных сентенций, которые «добрым молодцам урок». Сначала появление этой старой, но при том очень качественной пьесы на сцене Ульяновского драмтеатра показалось странным, но потом подумалось: наверное, пришло время сказок. На фоне расчеловечивания, которое становится нормой, любовь бедной Тани (в ней даже есть что-то пушкинское) кажется сказкой и чудом: их жаждут, ищут в жизни, на них надеются, за ними люди приходят в театр (за исключением тех из них, кто без конца переписываются в мессенджерах во время спектаклей). Ожиданию чуда, впрочем, противоречит (но, возможно, намеренно контрастирует с ним) музыкальное оформление спектакля, основанное на весьма депрессивных треках групп «Аукцыон» («Зимы не будет») и «Пикник» («От Кореи до Карелии»).
Только акцентом на сказочность ситуации можно было бы оправдать гротескную атрибутику второго действия, в котором появляется человек, переодетый медведем: он взаимодействует с персонажами, пытается «вписаться в коллектив», быть уместным, «своим», естественным. Мне такая сказочность показалась прямолинейной, неоправданной, неорганичной, противоречащей драматизму пьесы и описанной в ней ситуации. Юмора в пьесе и без того хватает, причем это тонкий юмор интеллектуала: Таня умна и чувствительна, в начале пьесы ее представления о любви совершенно наивные и подростковые, что не отменяет ее ума, ее способности проницательно и горько шутить. Вообще, драматургия Арбузова – это тонкая интеллектуальная вязь, в которую естественно вплетается и юмор с привкусом горечи (вспомним, в какое время появилась пьеса). Во втором действии также есть веселая сцена, когда рабочие енисейского прииска к 7 ноября готовятся к самодеятельной постановке про Чапаева (в спектакле этой сцены нет), но у Арбузова тут же возникает драматический контраст: вносят чуть живую Таню, которая с риском для жизни через буран добиралась к больному мальчику. Самопожертвование повзрослевшей и возмужавшей Тани и без того делает ее почти сказочной героиней, вроде Герды из «Снежной королевы».
«Медведь придумался спонтанно, – говорит Дрёмова. – Я понимала, что второй акт должен быть кардинально другой. И с этой придумки всё началось. Я родилась в Сибири и знаю, что иногда о нас думают, что у нас медведи по улицам ходят. А они ходят. Это тоже такие добрые мифы о Сибири. Что мы знаем о Сибири? Что это ссылки, медведи, холодная зима и нескончаемая тайга. И всё так и есть. Хотелось сделать это по-доброму и немного улыбнуться родному краю. И про медведя ещё важно сказать, что Таня любит оперу «Евгений Онегин». И зовут её Татьяна. И медведь есть в романе А. С. Пушкина «Евгений Онегин». Вот и мы не смогли без Пушкина совсем».
Этот абзац только убеждает в том, что медведь притянут за уши ради чистого эксперимента, который не так уж и нов и лишь снижает (если не уничтожает) высокий пафос второго акта, в котором Таня, ставшая врачом, спасает сына своего бывшего мужа и возлюбленного Германа, женатого на Шамановой. До этого Таня потеряла от дифтерита своего сына, который был и сыном Германа, но тот ничего не знал о существовании своего первого ребенка, да и не узнал.
В спектакле есть сцены, чью логику трудно объяснить даже изначальной и понятной условностью театрального искусства. Вот Таня возвращается с длительной лыжной прогулки, она скидывает шапку и пальто, а под ним – белое платье! Выходит, она несколько часов пробегала в нем по лесной лыжне. Или такая сцена: квартира Тани и ее мужа Германа, к ним приходит начальник прииска Шаманова. Все трое сидят за столом. Шаманова: «Простите… мне нужен Балашов, Герман Николаич». Герман: «Я Балашов…» То есть незнакомого человека сначала усадили за стол, а потом они начали выяснять, кто есть кто (в пьесе знакомство происходит в дверях).
Режиссеры часто сокращают даже классические пьесы, если считают, что для их задачи какие-то фрагменты несущественны или избыточны. Дремова тоже сократила Арбузова, но при этом выпали вещи, которые, как несущие конструкции, держат на себе драматизм пьесы. Например, выброшен кусок, в котором Таня, желая помочь умирающему сыну, лихорадочно роется в своих студенческих тетрадях, пытаясь найти лекцию про дифтерит, и видит, что лекция не записана, а вместо нее – «Посмотри, Миша, усы у профессора определенно как у кита». Значит, на той лекции Таня была увлечена не конспектированием важной темы, а Мишей, и теперь за это наступила расплата. Наверняка Таня всю оставшуюся жизнь корила бы себя за былое легкомыслие, поправить которое невозможно, хотя даже записанная лекция, скорее всего, не помогла бы спасти ее мальчика.
Странной показалась и работа художника (Тася Юдина), которая втискивает действие в отгороженную стенами часть сцены (модель комнаты в первом акте, модель избы во втором), большая ее часть не используется. Во втором акте место действия стиснуто панелями, на которые проецируются хроники времен советских пятилеток и трудовых подвигов. Эти изображения справа-слева мало что добавляют к контексту и смотрятся как искусственные приспособления: есть технологии – надо применить.
Возможно, пьеса Арбузова – о том, что любовь должна быть умной, что, прежде чем полюбить, надо самому стать целостной личностью. «Забыть себя, забыть ради любимого», как живет сначала Таня, – значит потерять себя, что с ней и происходит, а вместе с этим потерять и любимого, жизнью которого живешь. «Пойми, это скучно, Таня!» – говорит Герман, и скучно в первую очередь ему. Крушение иллюзии любви привели Таню к отрицанию существования и смысла любви («Любовь делает человека сначала слепым, а потом нищим», – говорит она), она искала спасения в работе и одиночестве. Но нашелся сильный человек Игнатов, который ей сказал: «Вероятно, вы верите, что человека делает сильным одиночество. Бойтесь этой мысли, она приведет вас к эгоизму». Последняя фраза взята как эпиграф к спектаклю. И мне так и не удалось объяснить себе, зачем в спектакле с таким эпиграфом нужен был какой-то медведь. Может быть, у вас получится.
Сергей ГОГИН
