Иван СИВОПЛЯС: «Мы никогда не исчерпаем Симбирска»

Известному ульяновскому историку и краеведу исполнилось 50 лет. Интервью Ольги Шиповой с юбиляром

9 сентября 50 лет исполнилось Ивану Сивоплясу – ульяновскому историку, краеведу, научному сотруднику историко-мемориального музея-заповедника «Родина Ленина». Автор телеграм-канала «Улица Минаева» Ольга Шипова записала аудио-интервью с Иваном Сивоплясом, в котором юбиляр рассказал о себе и некоторых занимательных фактах симбирской истории. Simbirsk.City публикует полную стенограмму записи разговора.

Шипова: Иван Эдуардович, Вы ведь родом из Москвы. Расскажите, как оказались в Ульяновске?

Сивопляс: Оказался (в Ульяновске с 1987, – прим. авт.) я, наверное, типично для многих людей, которые попадали в Ульяновск из разных мест. У меня папа военный и он большую часть своей жизни катался. Пока папа не вышел в отставку, мы ездили по городам Советского Союза. Обычная, типичная военная судьба. В Москве мы были людьми, в определенной степени, временными. Получилось новое назначение, потом другое назначение, потом, в конце концов, был город Ульяновск. С одной стороны, случайно, с другой стороны, все случайности тоже не случайны, потому что те или иные события, те или иные личности, они всегда взаимосвязаны. Допустим, на здании гимназии (речь о гимназии №1 Ульяновска, – прим. авт.) висит табличка о том, что здесь формировалась 154-я стрелковая дивизия до войны, а во время Великой Отечественной войны в этой дивизии воевал мой дедушка. А мой папа во время той же самой войны был в эвакуации в городе Сызрань, сейчас это Самарская область, а когда-то, как мы знаем, это была Симбирская губерния.

Шипова: То есть такое пересечение судеб.

Сивопляс: Да. Мы всегда идем по каким-то проторенным дорогам. Оказываемся в тех местах, в которых нас, так или иначе, ждут.

Шипова: Вы упомянули отца. Он был военным. Еще я знаю, что он имел отношение к освоению космоса.

Сивопляс: Мой папа учился в Академии имени Жуковского, известное московское высшее учебное заведение. В то же время там учились космонавты, Юрий Алексеевич Гагарин. Есть групповые фотографии.

Они были знакомы на уровне «выпить пива»: рядом с Академией находится знаменитый стадион «Динамо», рядом была еще долгое время знаменитая пивная, которая называлась «Московская шайба», в этой «Шайбе» в более плотной обстановке мой отец общался с теми же космонавтами. Не могу сказать, что он связан с освоением космоса, но с космонавтами был знаком и занимался разработками, связанными с авиационной промышленностью, возможно космической. Эти вещи папа не говорил вслух, но определенные вещи потом озвучивались. В свое время об этом рассказывал друг моего папы (он был потом доктором наук) – Владимир Данилович Казаков: как они с папой занимались тем, что потом называлось самолеты-невидимки; как они пошли на стадион «Динамо», а в тот день подморозило, все поле покрыл иней и когда включили свет, от инея пошли обратно лучи света, они поняли, в чем смысл. Выбежали с матча, начали записывать. Стало понятно, что если создать множественные отражатели, не будет замечена основная цель. Таким образом, люди в неожиданной обстановке делали какие-то научные открытия. Фактически, как яблоко Ньютона.

Шипова: Как и когда Вы поняли, что хотите посвятить свою жизнь истории?

Сивопляс: Это произошло очень рано. Лет с пяти, наверное. У нас была книжка про Каир из серии «Города мира». Пирамиды, изображения фараонов – все это меня, маленького ребенка, «пробило» и меня потянуло на историю. В основном это была древняя история, потому что в свое время мечтал быть археологом. С этой целью я поступал на исторический факультет МГУ в 89-м году. Тогда, во времена перестройки, была помешанность на истории, все рвались на исторические факультеты. В МГУ я не поступил и, чтобы не пропадал год, я решил попробовать поступить в Историко-архивный институт (ныне РГГУ, – прим. авт.) и, таким образом, я стал историком-архивистом, в конце концов.

Шипова: А откуда Вас отчислили с третьего курса?

Сивопляс: Оттуда меня и отчислили.

Шипова: Можете рассказать из-за чего?

Сивопляс: Сталкиваюсь с замечательной биографией нашего земляка Владимира Ильича Ульянова-Ленина. Как известно, он в гимназии был сплошным отличником, а потом, когда поступил в университет, стало понятно, что человек очень сильно устал за годы учения в гимназии. Примерно та же ситуация произошла со мной. Произошел некий кризис такой ментальный: настало время понимать: то́ это, не то, мое, не мое. Сталкиваясь с какой-то наукой, мы видим, что какие-то вещи идеальны, а нам бы хотелось эти вещи к чему-то приблизить, понять, каким образом теории будут соотноситься с жизнью. По большому счету я бросил эту учебу. Пришел, поработал в архиве и тут, поняв на практическом опыте, как это соотносится, я окончил Историко-архивный институт, но уже с другой суммой знаний, с другим подходом. Я очень благодарен школе, благодарен педагогам, благодарен многим друзьям, с которыми учился. Мало тех людей, с которыми я учился, стали потом историками-архивистами, но, тем не менее, многие (допустим, кто журналистами работают) говорят: хорошо, что нас научили критически воспринимать, критически относиться, критически пропускать ту информацию, которую мы получаем. С этой точки зрения, для меня это было важной школой.

Шипова: Диссертацию так и не защитили?

Сивопляс: Я защитил исключительно диплом. Диссертация меня немного попугивает, потому что это все серьезно, а я постепенно стал на ниву популяризации. Я, наверное, меньше ученый, больше журналист в определенной степени. Поэтому уходить в какие-то дебри… Как мы знаем, специалист подобен флюсу, а тут мы часто выполняем запросы и нужно быстро реагировать на события, заниматься не тем, чем ты, условно, всю жизнь занимался, а тем, о чем тебя просят. Наверное, для того, чтобы быть более легким на ногу, о диссертации не думал. Меня подводили к людям, кто говорил: «да, я готов стать Вашим научным руководителем», замечательные люди… Хотя, вот сегодня все отказались верить… Я сказал, что пойду записывать интервью (разговор шел 31 августа 2022, – прим. авт.).  Меня спросили: «а по какому поводу»? Я говорю: «мне скоро 50 лет». «Да?» (смеется). Поэтому любые варианты мы не можем отметать.

Шипова: Вы издали много книг и сотрудничаете со средствами массовой информации. Вас считают одним из самых активных популяризаторов Симбирской-Ульяновской истории. Согласны ли Вы с этим утверждением?

Сивопляс: Даже более того. Мне говорили, тоже люди компетентные, что я один, если не самый плодовитый человек, работающий в той нише, в которой я работаю, то один из наиболее плодовитых авторов-краеведов во всей Российской Федерации. Просто я смущаюсь, но люди мне говорили, от этого никуда не деться. Да, я, наверное, много пишу, иногда, мне кажется, чересчур много пишу, потому что много – это иногда не значит глубоко. С другой стороны, «нам не дано предугадать, как наше слово отзовется» (Федор Тютчев, – прим. авт.) и где, и в чем. Сейчас мы проводим конференцию «Малые Сытинские чтения», в основном это школьные доклады, и иногда там что-то читаешь и думаешь: вроде бы где-то это читал… ёклмн, тебя и цитируют (смеется), а ты уже сам забыл о том, что когда-то писал об этом.

Шипова: Вы часто сопровождаете свои публикации лубочными рисунками.

Сивопляс: Когда-то сопровождал. Сейчас Интернет нам в помощь. Когда я начинал писать, был начинающим краеведом, популяризатором, когда просили о каком-то материале, всегда просили картинку. А тогда еще Интернета не было, не было столько картинок и информации, поэтому нужно было откуда-то брать эти иллюстрации. Я немножко рисую. Как говорил мой папа в свое время: «художник от слова “худо”», тем не менее, моего таланта хватало, кому-то это нравилось, кому-то нравится до сих пор. Вот моя супруга понуждает иногда: возьмись и порисуй. Может быть, еще и придется браться. В свое время у меня была книга, в 2008 году, которая так и называлась: «История с картинками». Это были публикации, которые сопровождались этими иллюстрациями. Книгу удалось издать благодаря коллеге Екатерине Николаевне Куликовой, которая сделала макет, потом удалось попасть в нашу областную программу по книгоизданию: там просили макет, он оказался под рукой. При всем при том, что книга делалась «на коленке», она живая, хотя, как это бывает, когда ты открываешь только что изданную книгу, то первым делом обнаруживаешь в ней опечатки. Та же ситуация была и здесь. Тем не менее, мне кажется, она достаточно живая.

Шипова: Иван Эдуардович, Вы католик. Католичество – довольно редкое явление для нашей страны. Как Вы пришли к вере и какое место религия занимает в Вашей жизни сейчас?

Сивопляс: Я был советским школьником, в нашей семье вопросы религии…  как это тогда было – что-то такое, что относилось к бабушкам и дедушкам. У меня была бабушка, религиозная женщина, она жила в деревне, поэтому это считалось «можно». Для меня это была вещь необходимая. С какого-то момента я начал религиозный поиск. Когда я приехал в Москву и один раз пришел в католический храм, со мной произошло что-то вроде обращения апостола Павла. Вот он свалился с лошади и понял, что нашел себя. Примерно та же ситуация была и с моим католичеством: я вошел в католический храм и…

Шипова: Все случилось.

Сивопляс: Да. Я понял, это то, что я искал. Как это бывает, после первых озарений всегда наступает состояние сухости, тем более, я перестал жить в Москве. С католичеством было, с одной стороны, немного сложно здесь, с другой – Бог нас ведет. Есть различные духовные упражнения, там размышления над Библией. Как раз про пророка Илию, который говорит Богу: «я один остался пророк…», а Бог ему говорит: «Успокойся. Знаешь, здесь семь тысяч человек, которые не преклонили колени перед Ваалом» (Послание к Римлянам 11:4, – прим. авт.). А что такое семь тысяч человек в тот период времени? Это, наверное, семьсот тысяч в современных условиях, дикое количество людей. Поэтому здесь, в Ульяновске, оказались католики, католическая община.

Поскольку я человек пишущий, меня в свое время просили написать письмо епископу, чтобы он прислал сюда священников. Я так очень красиво написал, священников прислали, а на службу никто не ходит. Фактически я этих священников зазвал сюда, написал, как они нам нужны, а сам… мне стало стыдно, стал ходить и втянулся. Оказалось, что католиков не так мало. Есть община, которая считается одной из самых больших католических общин в России, здесь у нас в Ульяновске. Если мы посмотрим, христианство, по большому счету, экзотика. Приходим в те же православные храмы и видим, что не так много людей практикующих, исповедующих, которые приходят, которые причащаются, которые участвуют активно в службе. Что интересно, на той неделе мы ходили с супругой на похороны (там узнаёшь, что у нас много католиков) бабушки, которой было 109 лет. 1913 года рождения. Она теоретически могла Ленина видеть, могла Николая II видеть.

Это как рассказывали про нашего фотографа Маркелычева (Александр Иванович Маркелычев (1908-2009), фотожурналист работал в «Ульяновской правде», – прим. авт.). Его спрашивала журналистка: «Вы когда-нибудь болели»? Он говорит: «В 16-м году при открытии моста простудился мальчишкой». Меня в краеведении, в том, что я делаю, привлекают люди, те самые небольшие люди, через которых проходит жизнь. У меня есть хороший знакомый в Казани, Александр Дмитриевич Федоров, а у него есть знакомый Борис Семенович Бронштейн – известный казанский журналист, который, помимо того, что пишет статьи, пишет стихи. Сейчас не воспроизведу его стихотворение, но смысл в том, что много правителей жило в стране, они менялись и никто из них не знал, что он живет при мне.

Для меня сейчас вера – важная часть жизни, потому что я практикующий. Я учился в семинарии некоторое время, окончил ее в мае этого года. Метил в диаконы. Может, меня когда-нибудь и рукоположат в диаконы. Мне это интересно с разных точек зрения. Мы иногда замыкаемся в своей профессиональной деятельности, есть у нас какое-то одно измерение. А здесь другое измерение, здесь, с одной стороны краеведение, история, а в общине меня окружают люди, которым, по большому счету, глубоко фиолетово на историю нашего края, потому что в основном это новые люди в нашем крае. В нашей общине много армян, которые приехали сюда из Грузии. Они постепенно ассоциируют себя с историей края, места, но не в такой активной мере. Ценный опыт, когда нам удается не сосредоточиться на чем-то, не уйти во что-то с головой, а ощущать, что есть много людей, много мнений, уважать эти мнения.

Шипова: Представьте, что перед Вами человек, не знающий историю Симбирска–Ульяновска. Попытайтесь несколькими фразами убедить его в том, что это интересно.

Сивопляс: Когда-то я и сам ничего не знал об истории Симбирска–Ульяновска. Во-первых, наш город расположен между реками, текущими в противоположных направлениях. Это меня в свое время самого потрясло, Волга в одну сторону, Свияга в другую сторону. Что еще? Та же самая проветриваемая погода. Когда я учился в семинарии в Петербурге и приезжал в Ульяновск, то с удовольствием вдыхал воздух полной грудью, потому что после питерского воздуха у нас дышится легче, вольнее. Много интересных вещей, если начну говорить, буду долго говорить, потому что для меня Ульяновск – это очень любимое место. Я люблю этот город, я люблю очень многие вещи, которые связаны с этим городом, я люблю многих людей, которые живут в этом городе.

Шипова: Назовите три, с Вашей точки зрения, важных события, которые произошли в истории нашего региона.

Сивопляс: В 1648 году город Симбирск был основан. На самом деле много событий и людей. Любое событие включается в некий исторический контекст. С нашей точки зрения, это событие может быть маленьким, ничего не значащим, но если мы его втыкаем в некий исторический контекст, оно начинает звучать совершенно по-другому. Это с разных точек зрения занимательно. Много событий. Тот же самый Стенька Разин, тот же Емельян Пугачев.

Концентрация разного рода ратных событий, дат – это всегда красиво, кто-то куда-то скачет, едет, машет саблями, но, помимо этого, много событий, неожиданных людей, часто мы даже не знаем их глубины. Допустим, Дмитрий Николаевич Садовников (поэт, фольклорист, этнограф, – прим. авт.), о котором я недавно писал статью и самому стало интересно – про его русские загадки (сборник «Загадки русского народа» (1875), – прим. авт.). Только начинаю вспоминать, что я когда-то читал те книги, которые им были написаны, переиздавались, но тогда большой портрет не вешали, а это наш земляк, который проводил здесь много времени, соотносился с Симбирском. Поэтому много интересных людей, много интересных событий, много интересных ситуаций. Для меня важно, когда я что-то пишу или когда мне поручают написать, чтобы это заинтересовало меня самого. Иногда думаешь: да это уже тысячу раз написано, это все знают, а потом ты понимаешь, что нет. Мне приятно, что возрастает количество людей, которые о Симбирске пишут, мне очень приятно, что возрастает количество людей, которые активно выражают отношение к прошлому, сегодняшнему дню. Мы никогда не исчерпаем Симбирска, а с другой стороны, своим отношением к чему-то можем других людей подвигнуть на поиск, какие-то достижения.

Шипова: В 2018 году я брала интервью у Антона Юрьевича Шабалкина. Он сказал, что вы болели темой симбирских губернаторов. На Ваш взгляд, кто самый хороший губернатор и самый плохой, и почему?

Сивопляс: Самый хороший – это Владимир Николаевич Акинфов (симбирский губернатор с 1893 по 1902, – прим. авт.), безусловно, личность, много чего сделавшая для нашего края, еще и человек, который прошел через душевные испытания: у него увели жену (Надежда Сергеевна Анненкова, – прим. авт.). Рога ему наставил дядя Александр Михайлович Горчаков, друг Пушкина. Потом Горчакову наставил рога герцог Лейхтенбергский. Абсолютно какая-то бульварная история и в ней Владимир Николаевич больше всех страдающий человек, потому что его заставляют то развестись с женой, то требуют, чтобы он с ней не разводился. А как на тебя будут смотреть потомки? Есть такой современный автор Семен Экштут, который был «захвачен» женой Акинфова (в 2001 году вышла его книга «Надин, или роман великосветской дамы глазами тайной политической полиции: По неизданным материалам Секретного архива III Отделения собственной его императорского величества канцелярии», – прим. авт.), а на Владимира Николаевича всякие шишки сыпал. По российскому законодательству того времени, если жена изменяла мужу, то она не имела права выйти замуж. Выход был один – уехать в Европу, чтобы Надежда Сергеевна могла там выйти замуж. Акинфова начали уговаривать не разводиться с женой, спросили, чего он хочет за это. Он  ответил: «хочу быть губернатором»  –примерно то же, что луну с неба хочу. И современный автор пишет, мол, какая же сволочь этот ваш Акинфов. Но это фигура, безусловно, очень яркая. Человек абсолютно не оскотинившийся во всех этих жизненных обстоятельствах. Много сделал для нашего края. Люди его любили.

Самая сомнительная фигура – Николай Иванович Комаров (симбирский губернатор с 1838 по 1840, – прим. авт.). Даже не знаем, как он выглядел. В свое время он сдал тех же декабристов. Его сюда назначили, в немалой степени, чтобы проучить симбирян. Но закончилось это тем, что его отсюда убрали. Это была тяжелая, скользкая фигура.

Много фигур было разных. После Акинфова был Сергей Дмитриевич Ржевский (симбирский губернатор с 1902 по 1906), который слыл садоводом. К каждому человеку, когда начинаешь прицепляться, в этого человека втягиваешься.

Шипова: Какие Ваши любимые темы?

Сивопляс: Когда ты много пишешь, часто не зависишь от себя в выборе темы. Тебе говорят, что надо к чему-то и про что-то. Сейчас работаю над темой появления в Симбирске телефона в 1892 году, 130 лет в этом году исполнилось событию. Этой темой никогда не занимался. А становится интересно, потому что 1892 год – это что такое? 1891/92 – голод, холера. Первое телефонизированное здание в Симбирске – дом Гончарова. С этим домом концентрация всего: мало того, что там родился Иван Гончаров, рядом с домом был установлен первый электрический фонарь, а в доме установлен первый телефон. Индивидуальную линию тянули от пристани 2 км, чтобы была возможность разговаривать по телефону. Опять же, почему 1892 год, а не какой-то другой? Голод, болезни, значит, дешевая рабочая сила. Ведь нужно было столбы привезти, вкопать. В тот период в основном преобладало крестьянское население, которое жило натуральным хозяйством. А когда жрать нечего, значит нужно ехать в город по необходимости на заработки. Вот и получается сопряжение: вроде бы работаешь над частным фактом, установка телефона, но тут не технические характеристики, а жизнь людей.

Мы здесь сидим, а за нами (беседовали на скамейке в аллее на Венце, – прим. авт.) место, где стоял когда-то знаменитый кафедральный Троицкий собор. 1816 год, когда губернатор Дубенской (Николай Порфирьевич, симбирский губернатор с 1815 по 1817, – прим. авт.) предложил этот собор строить. А что такое 1816 год? В 1815 году в Тихом океане взорвался вулкан (на острове Сумбава началось извержение вулкана Тамбора, – прим. авт.), был невероятный выброс пепла, затянуло все небо над Европой. Три года был жуткий неурожай – 1815, 1816, 1817 – их называли «год без лета», «год без солнца», «год нищих». Дубенской для чего предложил это строительство? Чтобы тем же крестьянам дать работу. Дубенской был масон, храм и строился как масонский. После этого уже на Николая Порфирьевича смотришь другими глазами, потому что, с одной стороны, у него был патриотический порыв, а с другой, суть этого порыва – дать людям работу. Получается, что одно событие в жизни города вырастает до мирового масштаба. Меня интересуют люди, понятно, что про каждого человека не напишешь книгу, но газетную публикацию – вполне. Моя тема – симбиряне прошлого. Та же самая осада Симбирска (войсками Степана Разина в 1670 году, – прим. авт.). Юрий Никитич Барятинский, князь, который пошел за помощью в Казань и только через месяц с этой помощью вернулся. Понятно, что не три-четыре часа, как сейчас до Казани на автомобиле ехать, но все равно, Пушкин, к примеру, за сутки доехал от Казани до Симбирска. Юрий Никитич знал, что здесь люди страдают, ждут помощи. А чего он месяц «тащился»? Потому что пришел в Казань, а он был человеком с тяжелым характером, со всеми пересобачился и вместо помощи лишь человек 100-200 он нашел, которые согласились идти с ним в Симбирск, а он-то думал, что приведет тысяч пять. Поэтому он не торопился, психологически выдерживал паузу, чтобы здесь все втянулись.

Есть темы, которыми я в свое время занимался глубже. Они иногда «стреляют», что-то начинаешь сопоставлять. Опять же, у Бога все живы. Те люди, которые отошли в прошлое, могут сами сюжеты подсказывать. Иногда работаю с людьми, которые пытаются найти какую-то информацию о своих предках. Они задаются вопросом, почему начали поиск, ведь их никогда эта тема не интересовала. А я им отвечаю, что, возможно, ваш родственник оттуда пытается вам что-то подсказать через вашу заинтересованность, которая вдруг проявляется. Много людей, Вы сами знаете, работали в читальном зале (интервьюер работала в Государственном архиве Ульяновской области с 2011 по 2014, – прим. авт.), которые приходят, им все глубоко по барабану, а потом с ними что-то происходит. Все мы немножко медиумы, немножко связаны с другим миром. В истории интересен человек, а не сумма событий. Поэтому я благодарен своим педагогам в Историко-архивном институте, которые мне тогда подсказали, а сейчас я считаю себя последователем, что был такой историк – Александр Сергеевич Лаппо-Данилевский, который сформулировал принцип признания чужой одушевленности. А что это такое? Это понимание, что в истории действуют живые люди. Как в свое время Александр Сергеевич Пушкин, когда готовил книгу о бунте Пугачева, читая про кого-то, что тот человек взял и отступил, подписал: «испугался». То есть Пушкин дал человеческое разъяснение.

Писал недавно статью про фотографа Антона Муренко, в том числе про ранние его фотографии. К примеру, молебен на площади (28 мая 1867 года, – прим. авт.), рядом с кафедральным собором.

В те времена на фотографиях города были пустые, потому что технические средства не позволяли зафиксировать людей. А здесь куча народа стоит. Конечно, они не двигались во время молебна, но все же. Для Антона Муренко это было техническое достижение. Про него пишут как про одного из зачинателей научной фотографии в России. Он был первым человеком, который делал фотографии в Средней Азии (экспедиция 1858 под руководством полковника Павла Николаевича Игнатьева, – прим. авт.). В 1861 году Муренко приехал в Саратов и в том же 1861 году выходит стихотворение Дмитрия Дмитриевича Минаева «Губернская фотография». Начинаешь сопоставлять. Для того, что пишет Минаев, не фотография нужна, а шарж, карандаш художника, кисть живописца, а Минаев берет и пишет про фотографию. Если в 1861 году Муренко ехал в Саратов, наверное, мог заехать в Симбирск.

На одной из фотографий 1867 года есть персонаж типа кучера. Если бы это был левый человек, наверное, его бы пинками из кадра выгнали. А здесь понимаешь, а это были времена губернатора Орлова-Давыдова (Владимир Владимирович, симбирский губернатор с 1866 по 1868, – прим. авт.) и, видимо, это был личный кучер Орлова-Давыдова, более того, это была личная пролетка Орлова-Давыдова.

Кучер – вроде бы, с одной стороны, человек маленький, с другой стороны – это же очень важный человек. У меня учительница была (здесь, в Ульяновске, в школе) – Роза Михайловна Бузулуцкая. А ее дедушка был личным кучером у Поливанова, и она про него рассказывала. С одной стороны, это один из самых близких к Поливанову людей. Кучер – это был очень крепкий, как правило, человек, физически. Доходило до того, что где-то они ехали (а ехали, как правило, без охраны, охрана – это кучер), и их окружали. Он мало того, что физическими, обладал еще и  паранормальными способностями, потому что люди вдруг приходили в ужас, расходились и пропускали Поливанова. Поливанов ему платил какую-то часть жалования золотыми рублями и говорил эти рубли беречь, а Поливанов был человек настойчивый. И он эти деньги сложил в икону. А в 30-е годы, уже после революции и через 20 лет после смерти Поливанова, у него сгорел дом, и из пожара первым делом вынесли эту икону. На эти деньги они смогли отстроить себе дом, и вспомнили Владимира Николаевича добрым словом. И здесь – та же ситуация. Скорее всего, это кучер Орлова-Давыдова, скорее всего, это пролетка Орлова-Давыдова. То есть ты видишь, что Орлов-Давыдов вел себя очень демократично, это же не какая-то карета. Поэтому этот человек в кадре и присутствует. Вроде бы маленький человек, а за этим маленьким человеком – большая история. Мы знаем, что наш Владимир Владимирович – граф Орлов-Давыдов – участвовал в войне на Кавказе, может быть, этот кучер вывез его откуда-то? Можно все что угодно представить, по-разному выкрутить эту ситуацию.

Чем замечателен Муренко? Тем, что там [на его фотографиях] есть люди, которые жили в Симбирске. И эти люди в Симбирске в каких-то еще ситуациях даны. Понятное дело, что, наверное, людей все-таки просили немножко попозировать. Тем не менее, это живые люди в сравнительно живой ситуации.

А вот какие-то заключенные – он фотографирует заключенных, фотографирует в разных частях города. Едва ли бы Антон Муренко приехал сюда и полез бы вместо каких-то хороших и изящных видов в какую-то фигню – заключенные зарывают овраг реки Симбирки. Понятное дело, его попросили. Кто его мог попросить? Скорее всего, наш уважаемый граф Орлов-Давыдов. Мало фотографий Симбирска. Но когда мы начинаем в эти фотографии вглядываться, то обнаруживаем там много всего интересного. Например, с тем же домом Гончарова. Склад, который рядом, где типография была. Известно, что в нем был склад сельхозмашин. Когда мы делали книгу «Прогулки по Московской», наш художник Александр Иванович Рощупкин своим художественным чутьем взял куски из фотографии.

Мы привыкли на нее смотреть в полном виде, а когда ты смотришь на нее куском – ёклмн, там рядом с этим складом стоят эти образцы машин! В рекламных целях выставлены образцы. Миллион раз я видел эту фотографию, но не обращал внимания. Или фотография улицы Московской 1908 года. Как устанавливается дата? Там висят флаги, и это явно флаги в честь 40-летия императора Николая II. Ещё на этом снимке есть наша замечательная пожарная каланча [с двумя шарами]… Есть очень известный снимок – парад пожарных. Его часто относят к эпохе Ульяновых, но это не эпоха Ульяновых, потому что растут деревья на улице. А деревья на улице стали сажать, по-моему, в 1889 году – уже после Ульяновых. И, как мы знаем, в 1888 году был последний в Симбирске жуткий пожар. Пожарные, как известно, на каланче вешали специальные шары, при помощи этих шаров оповещали другие части, что здесь происходит пожар, и какой силы. Вешался один черный шар – значит, слабый пожар, два шара – пожар средней интенсивности, три шара – сильный пожар. И на этой фотографии мы видим три шара. Значит, люди готовы к сильному пожару, значит, этот пожар был сравнительно недавно. Обжегшись на молоке, на воду дуем. А на снимке 1908 года на каланче висит два шара. Обе фотографии – эпохи нашего замечательного полицмейстера Василия Асафовича Пифиева, который [к 1908 году] все пожары изжил, и можно было вешать два шара, потому что было ясно, что сильного пожара в Симбирске в 1908 году не будет. И вот такие мелочи всегда занимательны.

Шипова: Вы из Госархива перешли работать в заповедник «Родина Ленина». Чем Вы занимаетесь в заповеднике?

Сивопляс: Я научный сотрудник научно-исследовательского отдела. Я занимаюсь теми научными задачами, которые возникают в работе заповедника. Это часто справки по разным зданиям, это персоналии – мы изучаем тех людей, которые там жили. Мы организуем научные конференции: «Сытинские чтения», «Малые Сытинские чтения», занимаемся изданием сборников, редактированием докладов. И та же самая работа по популяризации знаний о прошлом нашего края.

Шипова: Над чем сейчас работаете?

Сивопляс: Недавно закончил редактировать сборник докладов «Сытинских чтений» 2020 года, сейчас готовлю доклад к «Сытинским чтениям», которые будут в ближайшее время. Был у нас председатель Симбирской губернской земской управы в 1895-1902 годах – Сергей Сергеевич Андреевский, был потом орловским губернатором.

Он на фоне губернатора Акинфова и губернского предводителя дворянства Поливанова явно был третьим лишним. На моржа похожий, с вислыми усами… А с 1902 года он стал вице-губернатором в Пскове, в Воронеже был губернатором, потом стал орловским губернатором. И в Орле при нем был основан Орловский централ – печально знаменитая каторжная тюрьма. Там сидел, помимо прочих, Ф.Э. Дзержинский. Были очень тяжелые условия, и Феликс Эдмундович, видимо, в том числе из-за этих условий стал таким беспощадным к врагам революции. Как это часто бывает, человек, пройдя через какие-то испытания, стервенеет. И в 20-е годы он собрал всех этих граждан, которых смогли выловить… Но Сергей Сергеевич поступил мудро, он сбежал во Францию. Там Феликс Эдмундович до него не дотянулся. Там  он умер, был похоронен на знаменитом кладбище Сент-Женевьев-де-Буа. Помимо прочего Андреевский написал книгу про Валуевых, он был в родстве с дворянами Валуевыми, на эту книгу до сих пор активно ссылаются, то есть человек не чуждый истории.

Шипова: И Вы про него готовите доклад?

Сивопляс: Да, я постараюсь. Если не успею, то подготовлю статью. Я предлагал Антону Юрьевичу стать моим соавтором, но он от соавторства успешно уклонился.

Шипова: У Антона Юрьевича, видимо, своя тема намечается.

Сивопляс: Антон Юрьевич сказал, что только в 2006 году один раз поучаствовал в «Сытинских чтениях», и все, спасибо – с него хватит. Он сказал, что я не научный сотрудник, а научный популяризатор. Занимаюсь тем, что популяризирую, а писать что-то серьезное…

Шипова: Это ведь тоже популяризация.

Сивопляс: Конечно. Об Андреевском ведь вообще никто ничего не знает. И я почему про него узнал: был доклад женщины из Орла, которая писала о том, как в Орле некий гражданин хотел показать кино про Иисуса Христа. Он обратился к губернатору, не названному по имени, губернатор обратился к Владыке, не названному по имени, и кино, в конце концов, запретили. Я полез посмотреть, как зовут губернатора: Андреевский. Чем знаменит? Батюшки: а он из дворян Симбирской губернии, был председателем Симбирской губернской земской управы, то есть фигура знаковая для Симбирска. Вот так одно за другое потянуло тему.

Шипова: Большое спасибо вам за разговор, творческих успехов!

Сивопляс: Большое спасибо вам за интерес!