Эксклюзивное интервью главного архитектора Ульяновска Михаила Мишина

В Ульяновске — новый главный архитектор. На эту должность официально назначен бывший сотрудник группы компаний DARS, уроженец Самары Михаил Мишин. В эксклюзивном интервью Simbirsk.city он рассказал о главных градостроительных проблемах Ульяновска, о том, как строил Аквамолл и участвовал в скандальном проекте по засыпке части Свияги.

Михаил Геннадьевич, я пыталась найти в интернете вашу биографию, но ничего не нашла…

Я никогда не выпячивал свою фамилию, но обо мне можно навести справки в Союзе архитекторов, у практикующих самарских коллег. Есть определенная специфика работы архитектора: всегда считалось что это не моя личная заслуга, а коллектива.

Я закончил Куйбышевский инженерно-строительный институт, архитектурный факультет. У меня был интересный дипломный проект: многоэтажное здание-монумент, посвященное наступлению третьего тысячелетия. Вместе с моим руководителем проекта мы сделали вывод, что это здание должно вместить все противоречия, которые были в то время, перестроечные годы, в обществе. Я спроектировал огромное сооружение, 600 метров высотой, которое «поставил» на месте нынешнего Храма Христа Спасителя в Москве (тогда там еще был бассейн). С этим проектом я получил диплом Софийского биеннале 1989 года, на всесоюзном смотре-конкурсе выпускников архитектурных ВУЗов занял первое место.

Вы больше теоретик или практик? 

Я считаю себя практиком. Хотя изначально, после выпуска из института, после того, как я отработал по распределению в «Куйбышевгражданпроекте» и перешел работать в творческо-производственный коллектив при Союзе архитекторов СССР, заказов не было. И мы занимались чистым творчеством, так называемой «бумажной архитектурой»: участвовали во всевозможных конкурсах и выставках.

А есть ли в Самаре реальные объекты, которые вы проектировали?

Например, застройка исторического квартала на пересечении улиц Ульяновская и Садовая. Мы интегрировали в старую застройку жилые дома на 4-6 этажей, получился интересный квартал.

Сейчас мы находимся в ситуации, когда политика, экономика, конъюнктура, к сожалению, превращают архитекторов из романтиков, поэтов, творческих людей, в некую специальность, которая обслуживает заказ. Очень мало осталось людей, которые гордо говорят что они нищи, но при этом честны творчески. Таких единицы, в основном они в теоретической архитектуре — пишут книги, продолжают участвовать в конкурсах.

Как судьба завела вас в Ульяновск?

Я пережил несколько кризисов, и каждый раз обрастал полноценным предприятием — либо был главным архитектором компании, либо директором. Это были творческие коллективы, по 20-25 человек. Мы успевали что-то сделать, и происходило экономическое «схлопывание». Мы оказывались у разбитого корыта.

Вот после такого очередного кризиса я в крайней растерянности сидел в Самаре. К тому времени закончил проектировать очень крупный объект — крытый стадион в Югорске, площадью около 18 тысяч квадратных метров. К тому времени я много занимался новой темой для наших архитекторов — торговыми комплексами. Их проектирование — целая наука, не с точки зрения конструктива, а функционального насыщения. Торговые центры живут  по собственным законам, хотя с обывательской точки зрения вроде бы все просто: большая «коробка», ряды бутиков.

По эскизам итальянского архитектора я построил «Парк-хаус» в Тольятти, Волгограде, принимал участие в строительстве таких же торговых центров в Екатеринбурге, Казани.

И вот весна 2011 года, я у разбитого корыта. Решил попробовать уехать за границу или в Москву, написал резюме, в котором обозначил достаточно высокую по тем временам зарплату. Мне несколько раз звонили серьезные московские компании, но однажды утром раздался звонок- хотим поинтересоваться ищете ли по-прежнему работу. Попросили приехать на собеседование — недалеко, в Ульяновск

Для нас в то время Ульяновск ассоциировался с крайне нищим регионом — это было отношение старшего брата к младшему, да еще и аутисту. Я удивился, уточнил, не смутила ли строчка «желаемая зарплата». Ответили: «Нет, с вами хочет встретиться наш собственник». Меня тогда резануло это слово. Но приехал, встретился с Дмитрием Рябовым, мы поговорили 10 минут. Друг на друга, видимо, произвели хорошее впечатление, и я начал работать над проектом строительства Аквамолла.

Эта стройка для Ульяновска была неожиданной, сложной и в плане проектирования, и чисто технологически. Над проектом работали петербуржцы, самарцы и турки. Я был, по сути, главным архитектором проекта. Для меня это шикарный опыт, прежде ничего подобного я не делал. На эскизное проектирование был приглашен немецкий архитектор. До сих пор считаю что в условиях сложной экономической ситуации, очень сжатых сроков, нам удалось за 2,5 года спроектировать и построить объект, которым я профессионально горжусь. Конечно, пришлось перетерпеть сложные времена, когда со всех сторон пошли обвинения в некачественой работе…

Но трещины в здании ведь действительно были. 

Это не трещины в конструкциях, страшные для здания. Они появились в тех местах, где строители, в суете последних дней, перед открытием, не сделали деформационные швы. Это просто пример низкого качества отделочных работ, эксплуатирующие компании до сих пор занимаются их устранением. Но Аквамолл — объект, за надежность которого я не боюсь вообще. У него серьезный запас по прочности, ведется мониторинг состояния торгового центра. Есть такое понятие — расчетные деформации здания, оно «усаживается» этот процесс идет всю жизнь. Так вот сегодня реальная деформация Аквамолла не набрала даже 30 процентов от расчетных.

Есть мнение, что вы попали на должность главного архитектора Ульяновска по протекции руководства DARS. 

Я не креатура DARS. И меня оттуда не уволили, как думают некоторые. Мы расстались совершенно прекрасно, предложение пойти работать в администрацию города мне поступило по другим каналам. С Дмитрием Александровичем я согласовал этот вопрос практически в последний момент.

Не жалею и никогда не буду стесняться того что работать в группе компаний DARS. Это сильная, хорошая, сложная компания, со своими плюсами и минусами. Я получил удовлетворение от работы там.

Вы участвовали в скандальном проекте по засыпке Свияги.

Да, и я предпочитаю его так не называть — есть масса терминов, которым можно обозначить то, что делается сегодня на Свияге. Как известно, еще в 70-х годах был план, предусматривающий оздоровление реки. Разработчики генплана серьезно занимались вопросом спрямления русла. По всем определениям это не засыпка реки. Спрямление реки — это лечение. Но действительно мы очень много поломали копий на это объекте.

Вопрос еще и в том, что именно строить на земельном участке — нескольким высоткам, на мой взгляд, там точно не место.

Первоначально планировалось расширение Аквамолла — строительство супермаркета в формате «сделай сам», подобного «Леруа Мерлен» или «Касторама».  Это большой архитектурно невыразительный объект площадью 15 тысяч квадратных метров От этой идеи быстро отказались.

Потом хотели сделать  парк аттракционов, стационарный зоопарк. Мысли были такие: чтобы Аквамолл функционировал нормально как девелоперский объект, надо обеспечить целый ряд функций, которые привлекут к нему людей. Поэтому рассматривались вопросы создания огромной — 4-6-гектарной досуговой территории. Набережная, общепит, прокат, дорожки для роликов и велосипедистов, площадки для экстремального катания и так далее. Даже была идея объединить Аквамолл с Пушкаревским кольцом — построить наискосок от него надземный пешеходный переход. Эти варианты также были отсеяны, по тем или иным причинам. Вернулись к тому, что если уж делать набережную — а объемы капитальных вложений огромные, но нужно нагрузить территорию дополнительной функцией. Пришла идея по поводу жилья.

Все же, по вашему мнению, нужны ли там высотные дома? 

Мне кажется, что дома в 14-16-18 этажей смотрелись бы там органично. Единственное, в домах много однокомнатных квартир, а это деформирует плотность населения и все расчетные показатели. Если это сделать полноценным жильем, с нормальным соотношением 1-2-3-комнатных квартир,  территория воспринималась бы по-другому.

Но пока сегодня есть лишь эскизный проект, которые дальше пока не прорабатывался. Проектирование ведется в несколько этапов: сначала проект как бизнес-модель, потом подключаются градостроители, разрабатывают проект планировки территории — решаются вопросы, связанные с соответствием ПЗЗ и генплану. Потом, на основе этого, идет переход к стадии «П» — «Проект», который требует прохождения госэкспертизы. И уже после этого начинает разрабатываться рабочий проект который уходит на стройку. Пока ни до рабочего проекта, ни до стадии «П» не дошло.

Сможете ли вы, как главный архитектор, повлиять на рабочий проект? 

На уровне муниципального образования в градостроительном кодексе не прописан механизм воздействия на архитектуру. Все понимают что это профессиональный тупик: главный архитектор не может законными путями дать понять застройщику, что здание такой этажности или безобразной архитектуры портит сложившийся ансамбль. Сейчас все решается на уровне проекта планировки территории — соответствует ли она ПЗЗ и генплану, или нет. А там слишком свободные определения. К примеру, на территории можно вести застройку жилых домов до 18 этажей. Предыдущая ступень — до 5 этажей. Получается, застройщик имеет вилку от 5 до 18 этажей, а с точки зрения архитектурной выразительности, там было бы хорошо 6 этажей. Как заставить застройщика понять, что 18 этажей это беда?

Задача может решаться путем назначения на территориях неких расчетных показателей. Это обеспеченность парковочными местами, процент застройки территории, показатели по площади зеленых насаждений. Но ограничить эстетикой застройщика невозможно, это большая проблема, с которой мне предстоит столкнуться.

Вы раньше не были чиновником?

Опыта работы чиновником у меня нет. Но у меня перед глазами примеры друзей, коллег, которые, обладая профессиональным потенциалом, творческими возможностями, желанием что-то изменить, в свое время довольно эффективно ломали привычную систему. Мне кажется, у меня получится.

С чего начнете? 

Передо мной поставили несколько очень важных задач. Ульяновск — город без генплана — этот вопрос до сих пор в подвешенном состоянии. Тот генплан который существует, серьезно расходится с ПЗЗ. Это рождает огромное количество конфликтов и размытую схему решения проблем. Ярчайший пример — отель Мариотт, несоответствие генплана и ПЗЗ привело к тому что инвестор был выгнан с площадки.

Это тупиковый путь, все понимают что по нему дальше идти нельзя, и передо мной поставили задачу начать работать над генпланом. Сейчас он находится в процессе разработки. Плотно работа начнется только в 2017 году.

Второе — это РНГП, районные нормы градостроительного проектирования, тоже важный документ. Застройщик, проектировщик, инвестор, администрация — все должны видеть, к каким численным показателям приводит реализация объекта. Если все соответствует, то нет причин говорить проекту нет.

И третья проблема — что делать по поводу архитекткры. Это то, на что главный архитектор должен воздействовать, но рычагов не имеет.

Можно ли их найти?

Можно. Есть два пути. Первый в Ульяновске уже неприменим — в некоторых городах сохранился институт главного архитектора. Это профессиональные люди, которые остались как орган власти, от решения которого многое зависит. Пусть это и не прописано в градостроительном кодексе.

В Ульяновске этот институт разрушен. Нет консолидированного профессионального сообщества, которое может оценить проект. Институт общественных слушаний, в том виде, в котором он прописан в законодательстве, несовершенен, он не влияет ни на что.

Второе — надо формировать профессиональное сообщество, повышать статус архитектора. Я до сих пор некоторый романтик — считаю, что нужно собирать профессионалов вокруг проблемы. Надеюсь, что архитекторы рано или поздно перестанут оценивать ситуацию с точки зрения — получу я заказ или не получу, как глубоко я прогнусь перед заказчиком, сделаю я как просит он, или для меня важнее как оценят мою работу коллеги. Я сам эту систему никогда в жизни один не сломаю, это можно сделать только совместно.

Сегодня застройщики, по-моему, вообще не прислушиваются к архитекторам, делают как дешевле, экономнее. 

Наверное, вы правы. Но есть и застройщики-романтики. Я встречал таких. Застройщика — не романтика видел только одного. Кошелев-проект в Самаре — это преступление. Ну, конечно, и в Ульяновске есть здания, которые на грани творческой ошибки или близки к профессиональному преступлению.

Вы видели, что творится в самом центре, на улице Мира? Строятся многоэтажки, в буквальном смысле, друг на друге.

Да, это просто безумие. Точечная застройка — это именно то, чему сейчас не хватает регламентов. Важно иметь расчетные показатели на квартал, чтобы понять, перегрузит ли эта точка соседнюю аптеку, сеть, улицу, парковки.

Но если ничего не строить, будет деградация города. Ульяновск страдает от того, что в нем низкая плотность населения. Это один из серьезнейших вопросов, не развивается транспортно-инженерная инфраструктура, город пористый, он весь «разваливается».  Топорное вмешательство в городскую застройку привело к тому, что Ульяновск еще больше стал разрушаться. Остались единицы настоящих городских, торговых улиц.

Что вы думаете насчет зеленых зон, которые хотят постоянно «благоустроить»? 

Если отвечать как романтик, то мне бы хотелось внутри города иметь ландшафтные парки. Но это очень сложно. Я уже провел первые встречи с экологами, чтобы понять где нельзя трогать вообще, а где это возможность. Я, еще будучи в Самаре, очень долго придерживался точки зрения, что в этой экономической ситуации строить вообще ничего нельзя. Раз не можем организовать процесс облагораживания территории. Что бы мы ни брали в руки — все портим. Сейчас, конечно, я меняю точку зрения.

Так зеленые зоны трогать можно или нельзя?

Зеленые зоны трогать нельзя. Есть замечания по поводу формулировок. Является ли самосев из американского клена зеленой зоной? А запущенная захламленная территория, которая никому не нужна?

Кто должен это определять? 

В том числе и я. Это работа с экологами, населением, уточнение и корректировки генплана. Для понимания: генплан строится на чистом листе, начинается с того, что на нем рисуются санитарно-защитные зоны — действующие предприятия, линии связи, электроэнергии, ООПТ, территории исторического наследия и так далее. Город покрывается сеткой — где делать ничего нельзя. И уже потом мы смотрим, где и что можно делать, намечаем транспортные и инженерные коридоры. Ткань города надо чувствовать, знать его историю. Это огромная аналитическая системная работа.

Вы, как «варяг», справитесь?  

Я уже не варяг, 5 лет живу в Ульяновске, это большой срок.

Вам в любом случае придется сталкиваться с интересами бизнеса. Как будете поступать? 

Только договариваться — в хорошем смысле этого слова. Формирование архитектурного облика должно быть престижным, важным как для застройщиков, бизнеса, так и для администрации. Тут только договоренности — сюда я и хочу подключить общественность, задействовать градосоветы, общественные слушания, но не так, как они сейчас проходят, а формируя профессиональное отношение к среде. Еще одна важная задача — осуществлять мониторинг, контроль за строительством. Любая технология — это комплекс мероприятий. Стоит вычеркнуть маленький кусочек, все идет насмарку. А сегодня застройщики склонны к экономии денег, не имея опыта работы по технологиям и просто при отсутствии человеческой и профессиональной порядочности, они экономят. А это смерти подобно. Из современных технологий нельзя ничего вычеркнуть. Именно поэтому, кстати, в Ульяновске сложно развивалось монолитное домостроение. Это совершено другой уровень технологической обеспеченности, рабочих, производства.

Вам нравится Ульяновск? 

Очень. Никогда не думал, что город так понравится. В свое время ехал сюда «на пару недель», но уже в мае буду праздновать пять лет. Нравится своей камерностью. Да, я говорил о низкой плотности населения, географической расплывчатости города. Но сохранилось его сердце в исторической части. Поверьте, это дорогого стоит, это территория, которая формирует совершенно другой образ жизни. Нужно сохранить это сердце, и я буду стараться это сделать.

Беседовала Виктория Чернышева

Фото автора