Кинорежиссер Александр Прошкин: «Нельзя превращаться в быдло»

За Годом литературы в Ульяновск пришел Год кино. Год литературы, как мы помним, закончился официальными заявлениями о том, что за этот год число посетителей абонемента Дворца книги сократилось на 500 человек, в связи с чем часть площадей абонемента было решено передать Информационному центру атомной отрасли. Надеемся, что год кино не закончится сокращением числа зрителей, и часть площадей кинозалов не придется перепрофилировать в уголки патриотического воспитания.

А вот начался год кино с интересной встречи с известным и уважаемым режиссером Александром Прошкиным, который давно и успешно разрабатывает в отечественном кино историческую тему. Его особенно интересует противоречивая новейшая история страны ее советского периода, об этом – его известные фильмы: «Холодное лето пятьдесят третьего», «Доктор Живаго», «Живи и помни».

Александр Прошкин, как следует из его публичной лекции 24 февраля в музее Гончарова, не питает иллюзий по поводу того, что Год кино может радикально улучшить ситуацию в отечественном кинематографе или в кинопрокате. Он говорит, что Год кино – это, конечно, кампания, но если она поможет открыть в регионе несколько новых кинотеатров – уже хорошо. Режиссер посетовал, что состояние отрасли сегодня определяется во многом «цензурой денег» – как в производстве картин, так и в прокате. Он напомнил, что в СССР поход в кино при цене билета в 30 копеек был доступен практически каждому, а сегодня билет в кино стоит те же семь евро, что и, например, в Финляндии, только там доходы граждан выше в десять раз. Поэтому половина населения страны давно не видела киноэкрана. Для возрождения независимого кино, считает режиссер, в стране должны быть богатые люди, которые считают своим долгом поддержать отечественный кинематограф, но и им государство должно, в свою очередь, помочь, освободив от налогообложения суммы, которые те вложат в поддержку кино.

По мнению режиссера, кино может стать национальной идеей и даже является таковой. Оно даже способно возродить нацию, как это произошло в послевоенной Италии: знаменитый итальянский неореализм, который возник без всякого патриотического заказа, оказался очистительным для страны, пребывавшей в депрессии, вдохнул в итальянцев оптимизм. Такую же очистительную роль сыграла «новая волна» в немецком кинематографе, который взялся рассказать немцам жестокую правду о войне. «Чем больше говоришь об тяжелом прошлом, тем больше гарантия от возврата в него. Впрочем, может быть, это не про нас», – грустно предположил Прошкин.

По его словам, культура – единственный способ для человечества выжить, сохраниться как вид, иначе – деградация. Прошкин говорит, что в стране установился климат брежневских времен («Я это кожей чувствую!»), а в состоянии несвободы ничего хорошего не рождается. Сам режиссер при этом продолжает снимать хорошее и даже отличное кино.

Лично меня очень впечатлила его картина 2009 года «Чудо» (сценарий Юрия Арабова). Фильм – тонкий, умный, глубокий. В основу положен якобы реальный факт «стояния Зои» в Самаре в 1956 году, когда девушка на долгие дни застыла с иконой Николая Чудотворца в руках, с которой дерзнула танцевать во время пирушки. Человеку рационального ума в это трудно поверить, а вот как повод осмыслить феномен веры в советское время, отношения к ней людей, призванных быть атеистами, взаимоотношений церкви и советского государства, – фильм очень хорош.

Произошло чудо, не объяснимое с точки зрения материалиста. Что с этим делать? Первое побуждение власти – изолировать чудо от свидетелей, которые могли бы разнести весть о божьем промысле, потому что чудо рушит само основание, на котором стоит эта власть.   Тут же впрягают пропаганду (тогдашнюю продажную прессу): приглашают способного и бойкого корреспондента областной газеты (его играет Константин Хабенский), чтобы он разоблачил фальсификацию, и подсовывают ему лже-героиню. Но, по случаю, тот был знаком с «застывшей» Татьяной, и быстро разоблачает подлог. Когда ему показывают «стоящую», у него рушится весь его идейный мир, построенный на скепсисе и рационализме. То же происходит и с местным священником, который по наущению партийного куратора по делам религий произносит в церкви не проповедь, а отповедь чуду, но, когда лицезреет его своими глазами, понимает, что сам впал в грех неверия и угодничества перед сильными мира сего. Он исчезает из города навсегда: как он может нести слово Божье, окормлять паству, если сам усомнился в возможности чуда? Блестящую роль того самого специалиста по делам религий сыграл Сергей Маковецкий. Его герой вынужден профессионально лицемерить. Зная, что чудо реально, он в соответствии с линией партии делает все, чтобы это чудо дискредитировать.

Чудо, которое в фильме обозначено как чудо «стояния», в жизни можно интерпретировать по-разному. Это может быть, например, чудо свободного творчества, неподвластное идеологии и единомыслию, насаждаемому властью. Или чудо любви, преодолевающей условности, традиции, запреты, социальные и сословные предрассудки. Или, как считает сам режиссер, сам факт ХХ съезда КПСС, разоблачивший культ Сталина, хотя Хрущев мог бы этого и не делать, потому что и сам подписывал расстрельные приговоры. В прокате этот прекрасный, глубокий фильм собрал считанные тысячи зрителей, потому что там нет никаких «трансформеров» (вернее, они там есть, но это трансформеры идейные, а их надо еще суметь разглядеть).

И все-таки: чтобы снять такую историю, нужно ли было самому режиссеру поверить в чудо, в мистическое «стояние Зои», или он просто рассказал историю, изложенную сценаристом? На этот мой вопрос Александр Прошкин ответил так:

– Я совершенно верю в эту историю. Мы в картине достаточно достоверно показали состояние этой девушки. Сейчас появляются как бы свидетели, которые говорят: «Я, конечно, там не была, но я рядом проходила, и я точно знаю, что там было». Через десять лет появятся свидетели, которые скажут: «Я тогда только родился, но моя прабабушка точно все это видела». Нет никаких свидетелей! Потому что свидетели были высланы. Это дело до сих пор с грифом секретно. Но то, что это было, – в этом у меня нет никаких сомнений.

Что это было? К этому можно относиться с материалистической точки зрения. Когда я показывал эту картину в Берлине, на сцену выскочила какая-то тетка и говорит: «Я врач-психиатр. Я вам точно скажу, это называется так-то, это затянувшийся летаргический сон». Но я даже слушать это не хочу, меня эта сторона не интересует. Меня интересует, в какой степени это повлияло на людей, которые с этим столкнулись. Психологического механизма чуда не существует. Одна телеведущая спрашивает: «А что Зоя в этот момент думала?» Она ничего не думала – она была в ступоре. Тут другие силы действуют, мы еще обо многом не знаем и не догадываемся. Но она потом уже не могла говорить, и ее упрятали в сумасшедший дом – не только потому, что этот случай всем мешал, но потому, что она погрузилась в нечто, не совместимое с нашим бытовым существованием. Я абсолютно верю в эту историю. Но я также верю, что ХХ съезд – такое же чудо. Как это произошло? Это тоже боженька вмешался. Потому что у всех у них (у высшего руководства страны – С.Г.) были руки в крови, все они были палачами, и как у них возникла потребность сказать правду, потребность в исповеди – вот это и есть чудо.

В нашем деле мы иногда сталкиваемся с необъяснимыми вещами. В фильме про Ломоносова мы снимали эпизод с крещением по старому обряду. Старообрядцы тяжело общаются, но я их как-то уговорил, и они мне точно объяснили все подробности этого ритуала. В тот же день я снимал еще много чего: взятие Соловков, какую-то стрельбу… Получили из проявки все, но ни одного сантиметра пленки со съемками крещения из лаборатории не вышло! Собрали специальную комиссию, чтобы выяснить, как это могло технически произойти. Ничего объяснить не смогли. Те же реактивы, только там, где должна быть сцена крещения, – чистая пленка.

Есть какие-то вещи, которые мы не можем себе позволить. В жизни нельзя существовать без каких-то табу, без границы, которую нельзя переходить. История Зои – это, в какой-то степени, наказание не Зои, хотя она и гуляла, и выпивала, и матери хамила, и икону оскорбила – полный набор. Но она ничем не отличалась от всех остальных людей ее круга. Народ-богоносец, который в одну секунду превратился в народ-богоборец, несет в себе чувство вины. Это чувство закодировано уже в других поколениях. Никто из нас в этом не участвовал, но через поколение возникает вопрос: как могло произойти, что люди пошли жечь храмы и убивать своих пастырей или позволили это сделать? Стояние Зои – это указание: нельзя так существовать, нельзя опускаться, превращаться в быдло. Если нет ничего святого, то вы перестаете быть людьми, превращаетесь в скотов, а скотов надо наказывать. Бог карает.

Фотоотчет о встрече с режиссером.

Сергей Гогин

Фото Дмитрия Потапова