23 мая в Ульяновской литературной студии «Восьмерка» (городская библиотека №8) обсудили «экзистенциальную» повесть Василя Быкова «Сотников». С заметками после обсуждения – Сергей ГОГИН
Василь Быков
Повесть Василя Быкова «Сотников» относят к «лейтенантской прозе», то есть к прозе писателей-фронтовиков, прошедших горнило Второй мировой войны. Обычно участники войны немногословны: реальные, а не ряженые, ветераны редко рассказывают о войне, избегают травматичной темы, и это понятно (мой дед тоже отмалчивался, например). Но писатель – это особый талант, который требует своего воплощения. Именно лейтенанты после победы могли достоверно – при всей обобщенности литературных образов – рассказать о событиях и ситуациях войны.
Таков и Василь Быков. Его Сотников – персонаж хоть и выдуманный, но совершенно правдоподобный, и воспоминания героя о бое с немецкими танками во многом совпадают с воспоминаниями самого писателя о бое, в котором он участвовал лично и получил ранение (об этом эпизоде он рассказывает в очерке «Обелиск в Северинке»). То же самое можно сказать и о Рыбаке, у которого был реальный прототип. Случайная встреча с бывшим знакомым, пленным «власовцем», натолкнула писателя на сюжет повести о том, на что способен или не способен человек «перед сокрушающей силой бесчеловечных обстоятельств».
Но в «Сотникове» (повесть впервые опубликована в «Новом мире» в 1970 году) Василь Быков демонстрирует новаторский подход к нравственной проблематике героев, радикально отличающийся от черно-белого подхода советской идеологической литературы. Для советской пропаганды все было ясно: если ты не патриот, значит, пособник врага, если староста села под оккупацией – значит, коллаборант, если пленный – значит, сдался добровольно. Быков же показывает нам неоднозначность войны. В частности, староста села Петр был выбран на должность сельчанами по предложению подпольного руководства, иначе на это место пришел бы лютый отморозок. Петр также прятал у себя еврейскую девочку Басю. А вот красный командир Сотников вместе с другим партизаном, Рыбаком, отправился за продовольствием для отряда и, будучи больным, подвел и себя, и его, и отряд, а также подвел под виселицу еще трех неповинных человек. Его принципиальная позиция («приказ командира не обсуждается, а выполняется») оказалась неуместной в конкретной ситуации, и даже когда у него была возможность вернуться, он заупрямился и пошел дальше из чувства долга. В итоге, кроме него самого, гибнет еще трое непричастных. И вместе с этим именно Сотников показывает подлинный героизм: вступает в неравный бой с немцами, выдерживает адские пытки, но не выдает расположения партизанского отряда, берет на себя всю вину, безуспешно пытаясь выгородить невиновных.
Во время обсуждения прозвучало мнение, что название повести «Сотников» не вполне логично, оно даже парадоксально. Как литературный персонаж Сотников статичен, его принципы неколебимы и вне обстоятельств, как неколебима вера у святых (в фильме Ларисы Шепитько «Восхождение» образ Сотникова – практически образ святого), поэтому этот герой внутренне почти не эволюционирует. А вот перемена, которую претерпевает Рыбак, радикальна – от лихого партизана до предателя. Да и места в повести ему уделено больше, и в фильме «Восхождение» у него намного больше текста. Так что главный герой по факту он, а не Сотников. Но, видимо, в советской печати имя предателя нельзя было выносить в заглавие (повесть, изначально написанная на белорусском языке, в оригинале называлась «Ликвидация», что более точно, хоть и более многозначно).
Архетипичное предательство запечатлено в евангельской истории о первом ученике Христа Петре, который трижды отрекся от Учителя. После этого следует осознание Петром содеянного, слезы, покаяние и пожизненное искупление в виде апостольского служения: как утверждают католики, он стал основателем римской церкви и первым Папой. Быков в финале повести пишет, что судьба Рыбака – это «коварная судьба заплутавшего на войне человека». «Приоткрыв» финал, автор словно оставляет маленькую лазейку для Рыбака. Сохранив жизнь ценой вступления в полицию, то есть ценой предательства, и только что став свидетелем казни, он растерян и понимает, что его спасение превращается для него в катастрофу. Он медлит, «не в состоянии что-либо придумать сейчас». Но автор словно намекает: если он не смог придумать что-то сейчас, то, может быть, сможет потом, справившись с шоком: убежит, вернется в отряд, продолжит воевать с оккупантами благодаря тому, что остался жив… В фильме «Восхождение» такой неопределенности нет: Рыбак попал в ловушку, и хотя ворота перед ними открыты и никто за ним не следит, он даже не делает попытки бежать – от себя не убежишь.
Персонаж Рыбака в повести более сложен и интересен. Приходится додумывать неочевидные причины его нравственного падения, ведь, казалось бы, ничто не предвещало: армейский старшина, умелый партизан, не боялся стычек с врагом… Автор при этом не дает ним никакой подсказки, практически лишая этого героя биографии – про него почти ничего не известно. Впрочем, перед лицом смерти и физических страданий ломались разные люди, даже сильные и с безупречными биографиями. Об этом – многочисленная «лагерная» литература, документы о периоде репрессий, об этом же – честные воспоминания фронтовиков (см., например, военные мемуары Николая Никулина «Воспоминания о войне»).
Возможно, дело в том, что у Сотникова – коммуниста, командира, «святого войны» и в этом смысле – аномального человека, отказывающегося адекватно реагировать на перемену ситуации и ориентирующегося на своей неизменный идейный стержень, не было выбора: его подвиг был «запрограммирован» так же, как было неизбежно распятие Христа. Рыбак – простой человек, он ориентирован на физическое выживание, поэтому ему приходится совершать выбор в безвыходной ситуации и искать для своего выбора в пользу жизни внутреннее основание, которое для читателя вряд ли будет убедительным. А уж какая это будет жизнь, можно только догадываться. Фильм Шепитько показывает это со всей определенностью: это будет унизительная жизнь в страхе – и перед немцами, и перед своими. Да и непонятно теперь, где свои…
Повесть «Сотников» ценна тем, что ее автор ломает советский стереотип «всепобедной» литературы о войне, усложняет картину этой войны, тем самым приближая ее к реальной. А реальность в том, что война – это великий разрушитель не только стен, но и душ, она запускает колоссальный нравственный регресс, индивидуальный и общественный, так что требуется несколько поколений, чтобы остановить это сползание в нравственную пучину и повернуть процесс вспять. Без гарантий успеха. В этом смысле «Сотников» – не просто литературный, но этическо-философский текст. Как писал сам автор: «Я взял Сотникова и Рыбака и показал, как оба обречены, хотя оба – полярно противоположные люди, – такова сила обстоятельств. Не скрою, здесь замысел – от экзистенциализма, каким я его представляю».
На следующей, июньской, встрече в литстудии «Восьмерка» состоится обсуждение романа Ивана Гончарова «Обрыв».
Сергей ГОГИН