Заметки Сергея Гогина по следам очередной дискуссии в литературной студии «Восьмерка». Темой обсуждения стал роман Уильяма Фолкнера «Свет в августе»
Роман Фолкнера «Свет в августе», написанный в 1932 году, менее знаменит, чем его «Шум и ярость» и «Авессалом, Авессалом!», но в авторитетных рейтингах он входит как минимум в сотню лучших американских романов. Образец американского модернизма, он имеет сложную нелинейную структуру и развертывается не как классический сюжетный роман. По словам писателя и филолога Андрея Аствацатурова, в романах Фолкнера «нет внятной последовательности и нет причинно-следственной связи, к которой мы привыкли, поэтому читать их очень сложно. В его романах время течет то вспять, то вбок, то влево, то вправо, но не так, как мы себе это представляем на примере часов». Причины события могут быть где угодно, говорит филолог, что помогает Фолкнеру создавать сложно устроенные миры. Это относится и к «Свету в августе».
Какое ощущение остается от этого романа? Ощущение повышенной температуры. Ведь действие происходит на юге США, в штатах Алабама, Миссури, Теннесси (сам писатель родом из Миссисипи). Текст романа пронизан горячим южным солнцем, пылью дорог, полынью, потом людей и животных, запахом подпольного виски, духотой ночей. У другого читателя возникло ощущение зыбучих песков, движущихся дюн, которые погребают под собой пространство. Есть ощущение чего-то вязкого, маслянистого, как авокадо, но гораздо более терпкого на вкус.
Это непростое чтение, и можно брать этот роман приступами, а можно, если повезет, нырнуть в него в начале и вынырнуть на последней странице. Несомненно, что Фолкнер втягивает тебя в пространство своего текста и держит там до самого конца. Поскольку ты чувствуешь себя в плену этого текста, возникает чувство тревоги, некоторого удушья, словно предчувствуешь, что случится что-то плохое. В романе действительно есть несколько трагических смертей как опорных точек сюжета, в этом смысле понятно, почему Аствацатуров сравнивает Фолкнера с Шекспиром, вспоминая слова Макбета о том, что жизнь — это история шума и ярости, рассказанная идиотом. Последнее замечание, скорее всего, указывает на то, что герои Фолкнера действуют подчас настолько бессмысленно, что логику в их поступках трудно уловить. Причем автор детально описывает обстоятельства, в которых они совершаются, но отказывается говорить о мотивах, намеренно осложняя работу читателю. Впрочем, это можно рассматривать как большую честь: великий интеллектуал Фолкнер не считает читателя глупее себя (первые его романы не имели коммерческого успеха, да он на них и не рассчитывал, но писал много и упорно, потому что не мог не писать, следствием чего и явилась его Нобелевская премия по литературе 1949 года).
Любопытно, что в романе нет одного протагониста (или их, по крайней мере, несколько). «Свет в августе» – это история и про то, как простая девушка Лина Гроув на последних сроках беременности идет пешком в соседний штат, чтобы найти человека, который ее соблазнил, полагая, что тот, как честный человек, на ней женится. Но это и история про неудавшегося священника Хайтауэра, доброго человека, но одинокого, непонятого, цепляющегося за семейную историю деда, погибшего в Гражданской войне на стороне южан. Или же главная линия – это линия Джо Кристмаса, невезучего парня, которого после рождения отдали в приют для сирот, оттуда – в приемную семью, глава которой оказался религиозным фанатиком, поэтому подростку вбивали в голову катехизис регулярными побоями. А может быть, протагонист – это невзрачный мужичонка Байрон Банч, протестантский трудоголик, непрофессиональный регент сельского хора, который влюбился в Лину и безрассудно посвятил свою жизнь устройству ее дел.
Жизнь, которая разворачивается в романе, это непрерывный и взаимосвязанный процесс, поток жизни, который вовлекает в себя множество людей. Герои, даже если они не встречаются друг с другом по сюжету, все же связаны между собой, влияют на жизнь друг друга одним, например, посредством других людей. Этот сюжет можно было бы назвать снежным комом, если бы это сравнение не противоречило пылающей атмосфере американского Юга.
Фолкнер не желает ничего разжевывать для читателя, возможно, потому что, организуя свои сложные миры, сам не мог бы указать на точные мотивы поступков его героев, оставляя лишь указание на их вероятность. В этом смысле это «квантовомеханическая» проза, «Фолкнер Шрёдингера», когда невозможно одинаково достоверно судить о событии и его причинах. Мы не знаем точно, убил Кристмас свою хозяйку Джоанну Берден или нет. Мы не знаем, продолжил ли Банч добиваться руки и сердца Лины, продолжит ли она искать своего соблазнителя? Да и кто она такая, эта Лина – неграмотная простушка или хитрая манипуляторша, которая заставляет мир мужчин вращаться вокруг себя?
Фолкнер не жалеет времени и текста (которые сливаются друг в друга, как время и расстояние сливаются до неразличимости), чтобы дать подробнейшую историю своих героев, так как считает это чрезвычайно важным, определяющим их поступки. В этом смысле роман мог бы служить пособием для начинающего фрейдиста, что неудивительно: фрейдизм в психологии – это тоже порождение эпохи модерна (Фолкнер жил и творил в одно время с Фрейдом). Отсюда такая кропотливая разработка «личной истории пациентов», то есть героев. А вот интерпретацию их патологий и неврозов автор предоставляет проделать своим читателям.
Как известно, Фрейд считал религию неврозом, и в романе религиозные мотивы очень сильны, они во многом определяют состояние человеческой среды, в которой живут и действуют герои, определяют саму обстановку провинциального, патриархального, традиционалистского Юга, где живут работящие, наивные, в меру добрые люди, которые становятся фанатиками, когда речь заходит о вопросах веры и расы. Да, тема расовой сегрегации – это непременный и чрезвычайно насыщенный фон «Света в августе». Трагическая судьба Кристмаса – это прямое следствие расовых пережитков, которые настолько глубоки, что бытуют в этой стране и по сей день несмотря на политику политкорректности, «позитивной дискриминации» и формальной нетерпимости закона к проявлениям расизма. Южанин Фолкнер, несомненно, знает о чем пишет, рассказывая нам историю о жутких последствиях бытового консерватизма, укорененного в религиозном пуританстве и вековом рабовладельчестве. Но при этом очевидно, что автор эту землю любит, любит и этих людей, и поэтому указывает на все, что в них есть хорошего и плохого. Он в этом смысле подлинный патриот Юга, но в гораздо большей степени – патриот литературы и своего уникального таланта.
Последнее замечание: русскому читателю повезло, потому что «Свет в августе» у нас издан в блестящем конгениальном переводе Виктора Голышева.
Сергей ГОГИН
Фото из открытых источников