«Значение слова и чести, достоинства — выше порой, чем значение документов подписанных»

Эдуард Шабалин — о причинах ухода из «Волга-Спорт-Арены», отношениях с губернаторами, громких судебных процессах, бизнесе, искусстве, Ленинском мемориале и многом другом

Журналист, администратор телеграм-канала «Симбирский шугожор» Виталий Ахмеров записал аудио-интервью c Эдуардом Шабалиным. Это известный ульяновский топ-менеджер, бизнесмен, политик, бывший депутат Законодательного собрания Ульяновской области, экс-руководитель Ленинского мемориала и дворца спорта «Волга-Спорт-Арена». Simbirsk.City публикует полную стенограмму записи разговора.

Ахмеров: Дорогие друзья, 1 сентября, лето закончилось, «Симбирский шугожор» начинает новый сезон своих подкастов. Первым гостем согласился, точнее, сам вызвался быть Эдуард Сергеевич Шабалин  — известный в Ульяновске предприниматель, продюсер, бывший директор Ленинского мемориала, бывший директор «Волга-Спорт-Арены», бывший депутат. Наверняка вы все его знаете, человек в представлении не нуждается. Я заранее должен предупредить слушателей о небольшом конфликте интересов. У нас с Эдуардом Сергеевичем был конфликт несколько лет назад, пока я работал на Улпрессе, а он был директором мемцентра. Конфликт дошел до суда, но я постараюсь сегодня держаться профессионально и не давать волю личному отношению к моему собеседнику. Обещаю быть корректным, объективным, во всяком случае постараться. Эдуард Сергеевич, здравствуйте.

Шабалин: Добрый вечер.

Ахмеров: Как я уже сказал, вы сами вызвались записать это интервью. Значит, у вас наверняка есть какое-то заявление. Полагаю, что знаю, с чем оно будет связано — с ситуацией вокруг «Волга-Спорт-Арены», с неё и начнём разговор. Скажите, почему вы больше не директор этого замечательного учреждения?

Шабалин: Для начала я хочу скорректировать разговор: не я вызвался сам, а, я так понимаю, наш общий знакомый предложил мне принять участие в подкасте.

Ахмеров: Майис (речь про Майиса Дадашова — депутата Гордумы Ульяновска, который считается «правой рукой» Шабалина, — прим.ред.) позвонил мне и сказал, что вы желаете поучаствовать в подкасте.

Шабалин: Он меня спросил, нет ли желания поучаствовать в подкасте, я говорю, нет проблем, мне-то чего прятаться. Если есть такая возможность — давайте поговорим. Сам-то я не напрашивался.

Ахмеров: Итак, почему вы больше не директор «Волга-Спорт-Арены»?

Шабалин: По всей видимости, потому что в результате некой суеты, возникшей вокруг моего имени, меня в течение года восемь раз пытались уволить под различными надуманными предлогами. Сначала просто так попробовали, без всяких вопросов, потом написали донос на меня совершенно комичный. Знаю, кто автор, и кто это продвигал. Тема освещалась в СМИ даже вскользь. Абсурд там был изложен, вплоть до того, что я являюсь лидером ЛГБТ-сообщества местного и продвигаю идеи сексуальных меньшинств. Как бы это ни было смешно, с этим пришлось столкнуться и сопротивляться этой информации в той или иной степени.

У нас после этого полгода шли проверки, в течение полугода контролирующие органы изо всех сил пытались найти хоть какие-то нарушения в деятельности возглавляемой мной организации. В итоге ничего найдено не было. Проверяли нас все: и прокуратура, и КРУ (контрольно-ревизионное управление — прим.ред.), и Счётная палата, и, естественно по линии минспорта. Начиная с ноября и по апрель проверки шли. В итоге закончились ничем. За это время было ещё несколько попыток увольнения. Но рано или поздно заканчивается терпение. Основополагающим моментом была моя судебная тяжба с Сафроновым, которая на данном этапе пока закончилась не в мою пользу, но это не конец, поскольку мы ещё в кассацию будем идти. Но по основным моментам, по которым меня пытались обвинять — по служебной деятельности, по экономическим статьям — я везде оправдан, причем с выплатой мне компенсации.

Ахмеров: А можете раскрыть этих недоброжелателей, которые добивались этих проверок и ставили палки в колёса?

Шабалин: Всех по именам перечислять для чего… Я считаю, что основной двигатель всей ситуации был министр спорта Егоров. Он всё это и лоббировал, и муссировал, и сопровождал. Для чего это ему надо было — я сказать не могу. Но по информации с разных сторон, кроме него больше никого не было, он один всё это продвигал с самого начала и до конца. Хотя старательно демонстрировал свою лояльность при встречах со мной.

Ахмеров: Каким образом демонстрировал лояльность?

Шабалин: В устной форме говорил: «Это не я». Но мне звонили из правительства и говорили, что ваш министр физической культуры и спорта обил все пороги во всём правительстве и ищет любые формы и способы моего увольнения… Любой предлог рассматривался как рабочий. Для меня сначала это было удивительно, я пытался с ним поговорить, поскольку для меня —  человека глубоко понятийного (подчеркиваю: не криминального, а понятийного, это разные вещи) — значение слова и чести, достоинства — выше порой, чем значение документов подписанных. Если я с человеком договариваюсь, я эту договоренность исполняю. И в данном случае, когда мне человек говорит «Нет, это не я», а в итоге оказывается с точностью до наоборот, возникает очень большое недопонимание. Ведь что-то человеком двигало, у него же была какая-то мотивация для организации всего этого процесса? Вот это мне непонятно.

Ахмеров: Я правильно понимаю, что новая директор — креатура Егорова?

Шабалин: Я не могу сказать, чья это креатура, мне это неинтересно.

Ахмеров: Как вы оцениваете первые недели и месяцы работы нового руководства?

Шабалин: Их не по чему оценивать, работы-то нет никакой. На сегодняшний день все мероприятия плановые и текущие, которые должны были быть — ни одно не состоялось. А то, что прошло — это какие-то потуги для отвлечения внимания. Что такое день физкультурника при абсолютно пустых трибунах, куда согнали людей из кружков и секций, чтобы выступать на площадке? При этом те, на кого ориентировано мероприятие —  никто не пришел. Или чемпионат по дзюдо среди ветеранов — это что за мероприятия в ледовом дворце? В ледовом дворце должен быть лёд, там должны заниматься команды хоккейные. Дети, взрослые. У нас в прошлом году в это время, вот именно в это время как раз, проходил всероссийский турнир под эгидой «Трудовых резервов» — 40 команд из разных регионов и городов участвовали в этом турнире в течение недели. 500 человек участников. Вот это мероприятие, которым должен заниматься Дворец спорта. Где в этом году данный турнир? Мы не говорим уже о Кубке России, которого не было. Про предсезонные сборы, которых не было.

В ближайший месяц должен пройти кубок «Волга-Спорт-Арены», которого не будет. Который восемь лет проходил, но в этом году его не будет по неизвестной нам причине. Оборудование всё целое, оно ни разу не ломалась за всё это время, и когда мы были в марте отпечатаны, мы были опечатаны по причине отсутствия проектной документации, которая должна была быть изготовлена ещё в 2012-13 годах, в момент пуска спортивного комплекса. Почему эти проектные решения не были изготовлены и не были оформлены паспорта на оборудование, мы сказать не можем. Госкомиссию, которая принимала здание, всё устроило в том виде, в котором было.

Ростехнадзор, который дважды после этого приходил на плановые проверки, не выказывал никаких сомнений и опасений из-за того, что у нас нет проекта на один из трубопроводов. Это одно из замечаний. Девять лет отработал комплекс, и спустя девять лет возникли вопросы. Причём последняя проверка была два года назад, и ничего этого она не выявила. Поэтому у меня, естественно, возникает вполне закономерное ощущение, что данная проверка была также ангажирована, как и те проверки ОБЭПа, прокуратуры, КРУ и т.п. Это всё звенья одной цепи. Целый шквал таких проверок, десяток проверок за полгода, это о чём-то говорит.

За почти 20 лет моего руководства госучреждениями в Ульяновской области я даже представить себе не мог такой ситуации, чтобы в течение полугода был шквал проверяющих организаций, одна за одной

Одни уходят, другие заходят, третьи, четвёртые — нескончаемым потоком. Закончилось тем, что опечатали. При этом сложностей никаких не было. Можно было бы понять, если бы оборудование находилось в аварийном, неисправном состоянии, действительно представляло бы угрозу для окружающей среды, или для людей. Но там отсутствует паспорт на двигатели, и отсутствует в течение девяти лет. Отсутствует проект на трубопровод, которого не было никогда. А в чём угроза возникает? Для чего нужно было опломбировать установки холодильные и топить лёд?

Понятно, что это совершенно надуманный повод. С формальной точки зрения — да, но тогда эти вопросы должны были быть в момент открытия и сдачи госкомиссии, а не сейчас, спустя почти 10 лет, правильно? Поэтому у любого здравомыслящего человека возникает закономерный вопрос: а где вы были предыдущие девять лет, Ростехнадзор? Чем вы занимались? Мы именно этот вопрос задавали им в суде, на что были получен оригинальный ответ: «На предыдущие проверки, — сказали представители Ростехнадзора, — Приходили не мы, мы заступили в прошлом году и выявили данные нарушения». На сегодняшний день все эти нарушения устранены в полном объёме. Причём основная масса — ещё в период исполнения мной обязанностей руководителя. Там оставалось только обучение сотрудников и прохождение экспертизы, если я не ошибаюсь.

Ахмеров: Что вы потеряли вместе с этой должностью? Я имею в виду зарплату и, возможно, какие-то доходы, которые вы получали в результате взаимодействия «Волга-Спорт-Арены» с другими вашими юрлицами по договорам.

Шабалин: По договорам с моими другими юрлицами получала только «Волга-Спорт-Арена». Ни разу не было за все эти годы случая, чтобы «Волга-Спорт-Арена» перечислила деньги каким-то моим юрлицам. В основном я платил госучреждениям… Не в основном, а исключительно я платил, вот и всё. Поэтому я тут ничего не потерял. Относительно зарплаты: я не считаю себя бедным человеком, чтобы ссылаться на директорскую зарплату.

Ахмеров: То есть это маленькая зарплата?

Шабалин: Всё познается в сравнении. Если мы говорим о зарплате руководителя в сравнении с пенсионером, то она вполне нормальная, но для меня она…

Ахмеров: Я хочу понять, что Давыдова (Елена Давыдова — новый директор «Волга-Спорт-Арены, — прим. ред.) получила в результате этой рокировки. Я так понимаю, её только за зарплату туда поставили.

Шабалин: Мы сейчас занимаемся гаданием на кофейной гуще. Откуда я знаю, это надо ей задать вопрос, что она получила. Я не могу гадать на эту тему. Зарплата там действительно не очень большая, ни для кого не секрет, это 70 тысяч рублей.

Ахмеров: Замечательно, спасибо. Скажите, вы успели познакомиться с Алексеем Юрьевичем Русских?

Шабалин: Да.

Ахмеров: Как он вам?

Шабалин: Я не настолько близко с ним знаком, чтобы оценивать его как человека, или по делам. У нас, к сожалению, очень такое шапочное знакомство. Чтобы говорить «как он вам», надо либо с ним поработать предметно длительное время, либо быть знакомым на личном фронте. А у меня нет такой базы для дачи оценок.

Ахмеров: Если сравнивать его публичное позиционирование с публичным позиционированием его предшественника, то в чью пользу будет сравнение на ваш взгляд, как просто наблюдателя?

Шабалин: Думаю, что тут личности не совсем сравнимы, потому что, как мне кажется, Русских — более закрытый человек, и более дистанцированный от контактов с широкими массами. У Морозова была совершенно неуемная энергия. Может быть, она в каких-то случаях была чрезмерной, но активность в общественном поле и политическом поле у Морозова была намного выше.

Ахмеров: А с Морозовым вы сейчас поддерживаете отношения?

Шабалин: Что вкладывается в понятие «поддерживать отношения»?

Ахмеров: Созваниваетесь, встречаетесь, общаетесь?

Шабалин: Я не портил с ним отношения. Если мы с ним встретимся на улице, то я, конечно, остановлюсь, поздороваюсь. И прятаться, перебегать на другую сторону улицы, как делают некоторые перекрасившиеся товарищи, я не буду. Если у меня выпадет возможность сесть с ним за стол и выпить чашку чая, то я прятаться и озираться не буду, это совершенно точно. Можете не сомневаться. Я своё личное достоинство и лицо не теряю, как это сделали некоторые товарищи, которые прошли по ледовому дворцу и сняли все его фотографии со всех стен. Это, я считаю, просто негодяи и мерзавцы. Я говорю о тех, кого он вырастил, кого он назначал. Его ставленники, его… не знаю, как их назвать… продвиженцы.

Ахмеров: «Птенцы гнезда Морозова».

Шабалин: Они лично проходили и снимали эти большие фотопостеры, которыми были увешаны все стены в фойе на первом этаже дворца. Это такой стрём, если честно. Низ, низ, абсолютный. Плинтус. Там были четыре человека, но два из них — это были прямо ставленники Морозова. И это очень печальная ситуация, что такие негодяи нас окружают. У меня висели эти постеры, несмотря ни на что. И в самом начале, когда мне летом прошлого года было сказано: «Сними всего Морозова, чтобы его на стенах не было», я ответил: «Нет, ни в коем случае». Это вехи истории, это жизнь дворца. Помимо того, что он этот дворец строил и контролировал, и присутствовал постоянно. Как бы к нему сегодня кто ни относился, но он заслужил, чтобы на фотопостерах на стенах присутствовать. И вот такая низость и мерзость, которую продемонстрировали два товарища из этих четверых, она вообще не поддаётся никакому анализу. Просто негодяи.

Ахмеров: Можно их фамилии назвать?

Шабалин: Их фамилии Шакуров и Егоров.

Ахмеров: Спасибо. Эдуард Сергеевич, вы когда-нибудь платили Сергею Морозову за покровительство?

Шабалин: Никогда, вообще таких случаев не было. Мне даже никто никогда не делал таких намёков, что ты мне должен что-то принести, или жене моей шубу купить, или ты будешь мне платить столько-то за что-то… За 17 лет работы с ним (а мы начали работать с ним одновременно, он стал губернатором, а я пришёл в Ленинский мемориал), за все эти годы ни разу даже намёка не было, не то что каких-то прямых действий. И в этом надо отдать должное Сергею Ивановичу.

Ахмеров: Эдуард Сергеевич, вы коллекционер, довольно значимый по меркам Ульяновска. У вас и антиквариат, и оружие, и ретро-машины, и предметы искусства. Можете сказать, какие самые ценные экспонаты, и, если не секрет, назвать общую стоимость вашей коллекции?

Шабалин: Общую стоимость никто не считал. Я не задавался таким вопросом никогда. Самый ценный предмет — наверное, гренадёрская кираса и каска гусарского Его Величества полка Александра II, это середина XIX века. Это абсолютно уникальные вещи. Это такая латунная каска с серебряным большим орлом на макушке. Они, кстати, на выставке были представлены. Тысяч, может быть, 35 стоит этот комплект. Евро.

Ахмеров: Если не ошибаюсь, вы по одному из образований культуролог, и, наверное, хорошо разбираетесь в искусстве. Как вы считаете, у вас хороший художественный вкус?

Шабалин: Я не могу давать оценку своему вкусу. Я стараюсь не зацикливаться на чем-то одном, и у меня нет какой-то узкой направленности. Есть ценители живописи, ценители керамики, ценители ещё чего-то. А мне в принципе нравятся красивые вещи, и именно антикварные, наверное, больше всех. Хотя и современные: если вещь хорошая, качественная, то она тоже заслуживает внимания с моей стороны.

Ахмеров: Как вы думаете, надпись золотыми буквами на стене вашего кабинета в мемцентре — «Шабалин» — это красиво было?

Шабалин: Это была подпись, подаренная мне коллективом на мой юбилей. То есть я её не делал, они мне её подарили на юбилей в 30 лет. В 30-летнем возрасте у меня уже была довольно большая компания. Человек, наверное, 170 у меня уже работало. Они мне от всего коллектива подарили эту надпись и сказали повесить её в кабинете. Она довольно долго валялась на складе, а потом в Ленинском мемориале до неё руки дошли. Я случайно нашёл её на складе. Говорю, «О, какая прикольная тема, я и забыл про неё совсем». Чисто, так, для смеха повесил, но никаких особенных смысловых нагрузок в неё не вкладывал. Просто как подарок, у меня там весь кабинет был уставлен подарками, и эта надпись — подарок. Она у меня жива до сих пор.

Ахмеров: А где она сейчас?

Шабалин: Так же на складе лежит, потому как в «Волга-Спорт-Арене» у меня был настолько махонький кабинетик, что там ничего невозможно было разместить. Он был реально маленький, 3х4 метра.

Ахмеров: А коллекцию вы где храните? В том числе машины — это довольно громоздкие вещи.

Шабалин: Коллекция лежит в надежном месте (смеётся — прим. ред.). Она пока нигде не выставляется.

Ахмеров: В своё время вы использовали помещения Мемцентра для хранения…

Шабалин: Нет. Абсолютно нет. Оружейная выставка — да, поскольку она пользовалась большой популярностью, вызывала большой интерес. Мы проходили по этой выставке и с Пиотровским, и со Швыдким Михаилом Ефимовичем, и другие деятели культуры были… Мединский. Проходя по музейному пространству, мы с ними не могли не зайти на выставку. И все, кто заходили, отмечали, что уникальная совершенно коллекция, достойная того, чтобы иметь федеральный статус и выставляться в федеральных музеях. У нас на том этапе даже была договорённость, чтобы Ленинский мемориал как оператор эту коллекцию провёз по федеральным музеям.

Но моя кадровая ротация в 2014 году не позволила вывести выставку на федеральный уровень и прокатить её по музеям. До этого она два года стояла в мемориале и всегда пользовалась очень высокой популярностью. Коллекция картин не выставлялась нигде и никогда, куда-то выставлять и возить её смысла не было. С машинами — у меня нет коллекции машин. Автомобили все были Ленинского мемориала, они все сейчас там и стоят. Всё, что Ленинский мемориал сейчас выставляет на выставке, — это та моя коллекция, которую я начал в своё время. Мопеды, мотоциклы, машины. В частности, «Чайка» горячевская. Это я её отбивал в своё время в 2006 году, чтобы её не продали. Мы её приняли на баланс Ленинского мемориала. У нас там Волга 21-я, 24-я и т.д., там много было экспонатов.

Конечно, что-то там ещё прибавилось на сегодняшний день, потому что частники передают на ответхранение, на выставочную экспозицию имеющиеся у них артефакты, поэтому сегодня та коллекция, которая стоит в музее-усадьбе Ульяновых на улице Ленина, она, естественно, намного больше того, что была у меня в своё время собрана.

Ахмеров: Продолжая разговор о вас как ценителе искусства, скажите, Никас Сафронов — хороший художник?

Шабалин: Если долго говорить, что ты художник, то сначала в это поверят окружающие, а потом и ты сам. Я не могу многое говорить, т.к. у меня есть эксклюзив с Первым каналом. Мы ждём окончания военной операции, а потом эта тема будет на Первом канале, на телевидении. Я пока не могу ничего сказать по этому поводу в силу подписанных обязательств.

Ахмеров: Жаль, видимо, долго придётся ждать. Тем не менее, не могу не спросить зачем вы украли картины Сафронова? Я говорю «украли», потому что так решил суд.

Шабалин: Чтобы это понять, надо вводную часть сказать. Так получилось, что в 2009 году, когда я сделал первую выставку, я ему сказал, что этот комплекс выставок должен носить системный характер и проезжать по всей стране, что я готов взяться за этот проект и его реализовать. Поскольку, если не будет продвижения твоего творчества в народные массы, ты никогда не станешь ни заслуженным художником, ни народным. Для того, чтобы о тебе говорили на уровне музеев, Министерства культуры, необходимо постоянно быть на этом творческом уровне и постоянно присутствовать в культурном пространстве. Для этого выставки должны постоянно проходить. Чем больше их будет — в государственных музеях, с отзывами, с большим посещением людей — тем быстрее ты сможешь получить официальное признание не как модный художник, который пытается продавать свои картины за какие-то деньги, а чтобы ещё и получить некие звания. И вот в 2013 году Сафронов получил заслуженного, а в прошлом или позапрошлом — народного. Не было бы этих выставок — не было бы никаких званий.

Ахмеров: То есть вы считаете себя причастным к успеху Сафронова?

Шабалин: Конечно, однозначно. Я уже сказал, что до того момента этого выставочного проекта просто не существовало. Мы договорились о нём на базе Ленинского мемориала и с мая 2009 года я этим проектом занимался как организатор и продюсер. Он только приезжал на открытие на два дня, открывал выставку и уезжал. Всё остальное вёл я. И потом, когда у нас случился конфликт, данный проект оперативно перехватила моя работница, которая перед этим лет, наверное, восемь у меня работала на разных должностях.

В 2015 году она мне позвонила, говорит: «Я хочу привезти выставку, можно ли я размещусь в вашем кабинете в Ленинском мемориале, потому что мне там будет удобно». Это было, конечно, аномально, поскольку руководителем Ленинского мемориала был на том этапе родной племянник Никаса — Казаков Евгений Орестович. И с учётом того, что Сафронов вообще провёл выставку эту бесплатно, с него не взяли ни копейки за весь период нахождения выставки на площадке. Так вот, эта девушка по фамилии Христенко Наталья по старой памяти напросилась ко мне в кабинет, в котором в последующем и пропали эти три картины.

Более того, когда сотрудники полиции приехали по её вызову, эти три картины были найдены в этом же кабинете. То есть фактически, находясь в этом кабинете, картины в нём пропали, и в нём же они нашлись. Как она сказала, «я эти картины положила вот сюда, а они оказались вот здесь, поэтому я считаю, что их хотели спрятать, чтобы в последующем похитить». Как такую ситуацию расценивать? То есть данные картины никто не выносил не то что за пределы Ленинского мемориала, но даже за пределы кабинета. Почему дело так долго шло? Оно шло ведь 10 лет практически, с учётом времени прохождения суда.

Если бы была моя какая-то вина в реале, то это дело закончилось бы за полгода максимум, с учётом того, как заканчиваются все эти дела

Но моё дело несколько раз уходило, возвращалось, уходило, возвращалось, потому что доказательной базы нет, а делать что-то надо. Все козыри, которые были у следствия, все в процессе судебного заседания развалились.  Мы в итоге подошли к тому, что ситуация стала тупиковой. Там надо было либо меня обвинять, либо Сафронова. Поскольку если я остаюсь невиновным, то десятилетнее моё преследование приводило к чему? К ложному доносу Сафронова. И тогда надо было бы уже безапелляционно и безысходно привлекать к уголовной ответственности его и вешать ему судимость. Здесь нашла коса на камень.

Я не могу опять же сказать имён людей, которые приехали буквально за несколько дней до решения и сказали: «Слушай, надо заканчивать эту ситуацию, потому как он не угомонится, он уже достал всех, кого только можно, потому что, естественно, Никас Степанович не может быть судимым; наплюй и давай жить дальше». Вот такая ситуация была. Вот как в этом случае быть? А то, что вся эта история ‑ это шоу-бизнес… Я, конечно, не могу сказать, это сведение личных счетов, или это был пиар такой спланированный. У него же всё ‑ то унитаз сына присосёт, то палец гниёт, то у него квартиру протапливает, то его кто-то насилует, он кого-то насилует. Эти скандалы – они же не заканчиваются.

Вот это фото у него там ‑ ряженый в женском платье ‑ которое сейчас по интернету ходит. Это же вообще не поддаётся… Декан факультета культуры и искусств Ульяновского госуниверситета ‑ что это такое? То есть сплошной хайп везде. Каждый раз пиар и продвижение имени. А Никас Сафронов – это коммерческий проект. Он не имеет с искусством ничего общего. Не могу я сейчас пока об этом говорить, это чуть позже.

Ахмеров: У вас в коллекции есть его работы?

Шабалин: У меня были изъяты те, которые у меня были на том этапе ‑ девять штук. В ходе всех этих обысков их изъяли, так, на всякий случай, не украдены ли и они тоже. Те, которыми у меня был увешан весь кабинет в Ленинском мемориале в течение шести с лишним лет. Следствие пыталось это представить так, что я украл картины и завесил ими весь свой кабинет, в котором каждый день находились толпы народа. Вот это тоже не смешно ли? Что это за вор такой, жулик слабоумный, который все украденные картины развесил у себя по стенам на самом видном публичном месте? А сейчас у меня штук восемь, наверное, есть еще в остатке. Я тоже предлагал следствию, мол, а что вы, изымите эти восемь тоже, что они стоят просто? Коллекция была в двух местах, и обыски проходили тоже у меня там ‑ в квартирах, домах, офисах, гаражах и т.п.

Так вот, в  одном месте девять картин изъяла одна оперативная группа, а в другом месте восемь картин другая оперативная группа изымать не стала. Потому что их никто и не искал. И в течение всего этого времени я принуждал следствие к тому чтобы изъяли. Почему вы изъяли не все картины, признали украденными? Эти ведь тоже надо изъять. Они же тоже с подписью Никас, включайте их в обвинительную базу и давайте двигаться. Но почему-то следствие не стало изымать неизъятые в свое время восемь картин, вот они у меня остались.

Ахмеров: А у них есть какая-то материальная ценность?

Шабалин: Да нет, никакой. Ну сколько у него стоят картины? Вон, Avito можете открыть и сами посмотреть, сколько они стоят. Это же всё в открытом доступе. Надо здесь подчеркнуть, что картины как таковые у него могут стоить 5 тысяч рублей, ну и верхняя планка, может быть, 30-40 тысяч рублей. А бизнес он делает на портретах, вот в чём дело. За портреты он действительно берёт [большие деньги] с любителей модных вещей. Как у нас сумки покупаются Hermes’овские по полтора миллиона рублей за сумку, вот так же покупаются картины Никаса. Причём не просто картины, а именно портреты. Потому что когда он встречается с какими-то олигархами… Если вы заметили, Сафронов уже не один год участвует в Петербургском международном экономическом форуме.

Спрашивается, что ему там делать, какое отношение он имеет к бизнесу, экономике и т.п. Но ПМЭФ является площадкой, на которую приезжает весь бизнес-бомонд, весь политистеблишмент. То есть люди предельно богатые и обеспеченные, у которых сумма в 50-70 тысяч долларов не вызывает вообще никакого тормоза. Иметь дома в зале большой семейный портрет с подписью «Никас Сафронов» в углу. Что для них 50 тысяч долларов, когда они могут на эту сумму поужинать где-нибудь в Ницце вечером, слетав на самолёте. У нас в Ульяновске тоже был желающий – один из местных олигархов, который в 2015 году был готов нарисовать портрет семьи за… сейчас я попробую вспомнить… за 2,5 миллиона рублей. А Сафронов упёрся: минимум 3 миллиона, вот за 3 я буду рисовать, а за 2,5 — нет. И в итоге они не договорились.

Ахмеров: А что это за олигарх, можете сказать?

Шабалин: Нет, не могу конечно, это очень конфиденциальная информация. Зачем, это мои клиенты в том числе. Для чего их имена называть? Итак, портретная тема — она у него дорогая. А картины он вообще раздаривает бесплатно. Это такая статусная вещь. Он к одному пришёл, картину просто отдал, второму, третьему и т. д. У нас тоже есть ряд людей в Ульяновске, у которых по 15-20 его картин. Так они бесплатно их отдают. Например, была у нас такая Никитина Татьяна Евгеньевна, декан факультета культуры и искусств, мой большой товарищ. Я считаю, очень экстраординарная личность. Я её глубоко уважаю. Очень жаль, что она ушла столь рано из жизни.

Так вот, она мне две картины Сафронова просто подарила. Они висели у неё в кабинете на факультете, и когда она съезжала оттуда, уходя на пенсию, я к ней заехал, она говорит: «Хочешь взять картины? Вот две штуки». Я говорю, спасибо Татьяна Евгеньевна. Я ей дал 5 тысяч рублей чисто символически, я не могу вот так их взять – давайте, вот 5 тысяч на цветы. Она говорит, ну хорошо. Мы хлопнули по рукам, я взял две картины. То есть сколько стоит картина? 2,5 тысячи  рублей? Или бесплатно она мне их отдала? Поэтому я говорю, что те картины, которые там оценивались экспертизами в какие-то 2 млн, 3 млн — это всё от лукавого. Этих картин в действительности невероятное количество, просто гигантское. Он заявляет, что у него тысяча картин, или полторы тысячи. На самом деле, их десятки тысяч, этих картин.

В каждом городе, где проводилась выставка, он мог раздать и 20 картин, и 30. Мэру, заммэра, губернатору, вице-губернаторам, министрам и т.п. Выезжаем из города — в городе полтора-два десятка картин остаётся, розданных бесплатно. Ориентир в итоге сводился на то, что кто-то из владельцев этих картин рано или поздно, подвергшись модному соблазну иметь дома портрет с подписью «Сафронов», обратиться за написанием портрета, и заплатит 50-60 тысяч долларов или евро. Поэтому я ещё раз повторяю, что бизнес у Сафронова делается на портретах, а не на продаже картин.

Ахмеров: Понятно. А давайте про ваш бизнес совсем чуть-чуть поговорим. Верно ли сказать, что свои главные деньги в жизни вы заработали на казино?

Шабалин: Нет, конечно нет. У нас казино было всего четыре года, в 2002-2005. Я занимаюсь бизнесом 30 лет, а казино из этих 30 лет было всего четыре года. Причём у нас было в компании не одно казино, а пять. Может быть, одновременно они не работали, одно закрывалась, второе открывалось, одновременно работали три. Я думаю, что газовый или нефтяной бизнес намного выгоднее в нашем государстве, и те, кто этим занимается, не идут ни в какое сравнение с владельцами каких-либо казино. Тем более, надо понимать, что всё познается в сравнении. Казино в Лас-Вегасе или в Монте-Карло и казино в Ульяновске — совершенно разные вещи. Но если мы сравниваем киоск пивной с казино, то, конечно, это тоже вещи несравнимые. Но на том этапе, в начале нулевых годов, конечно, это было определенный толчок, безусловно.

Ахмеров: Как вы думаете, запрет легальных казино — это правильное решение властей?

Шабалин: Нет, это абсолютно ошибочное, неправильное. У нас сегодня люди уезжают в Казахстан, в Белоруссию, либо в Европу. Вон в Чехию приезжаешь — все казино в Праге забиты русскими. Ну и что это такое? Это хорошо? Уж если у нас люди даже в Атлантик-Сити летят, или в Лас-Вегас, чтобы в казино поиграть. Для чего, когда можно было все эти деньги оставлять здесь. На этапе 2003-2004 годов налоговые отчисления от игорного бизнеса в Ульяновской области, не ошибиться бы, составляли полпроцента от областного бюджета. Если в абсолютном исчислении сказать, то это не так уж и много вроде — полпроцента всего. Но это сравнивается с большими заводами – авиастарами, автозаводами и т.п. Это десяток залов игровых автоматов и 6-7 казино, и это совершенно крохотный объём занятых людей и маленький сегмент рынка, а приносил он полпроцента дохода областного. Это очень большая сумма была. На том этапе при том, что областной бюджет у нас был где-то в 2004-2005 году миллиардов 7 или 8, доходы, объём налоговых отчислений от деятельности игорных заведений (залов игровых автоматов и казино) был около 350 миллионов рублей. То есть это очень серьёзные деньги были. Поэтому я считаю, что это неправильно.

Но ведь на том этапе из-за чего это все возникло? По линии ФСБ разрабатывалась оперативная информация, что все московские и питерские казино были под чеченцами, и это действительно было так, поскольку все центральные казино в Москве – «Шангри Ла», «Кристалл», «Метелица» и т.п. — там везде сидели чеченцы, руководили этим бизнесом и были владельцами. И деньги от прибыли казино шли на финансирование бандформирований в Чечне. Так или иначе, все эти тейповые связи, они пересекались между собой в начале нулевых, естественно, имели, помимо личных, и экономические связи. В начале нулевых сначала нас активно контролировал Росфинмониторинг — созданная на том этапе организация такая, но, по всей видимости, оперативная информация показывала, что [на финансирование бандформирований шло] определённое количество денег из столичных казино, а столичные казино зарабатывали в сутки до миллиона долларов чистой прибыли – те, которые я озвучил.

Можно себе представить, какой объём финансирования чисто теоретически мог действительно идти на финансирование бандформирований в Чечне, в Дагестане, в Ингушетии и т.п. Вполне может быть, что остановка деятельности данных организаций на территории России в какой-то степени подорвала финансирование незаконных бандформирований, но с точки зрения экономики — это, конечно, для России минус, потому что очень много денег, повторюсь, сегодня утекает в другие государства, где игорный бизнес не запрещён. У нас на сегодняшний день во Владивостоке в Приморье есть одно казино, одно казино в Сочи на Красной Поляне, в «Горки Городе», и, по-моему, два или три казино в Ростовской области, если они ещё работают. Причём в поле стоящие. Разумеется, это всё слёзы по сравнению с тем, что было до 2008 года.

Ахмеров: Эдуард Сергеевич, когда вы руководили Мемцентром, а я был сотрудником «Улпрессы», мы вас много критиковали. Не только за эту пресловутую торговлю шубами, но и за особенности вашей модели управления, в частности, договоры между Мемцентром и аффилированными вам юрлицами, по которым, фактически, вы сами себе оказывали платные услуги, и это стало одним из эпизодов вашего уголовного дела. Вы сейчас готовы признать, что вели дела не вполне честно?

Шабалин: Виталий, я снова подчеркиваю, что мои фирмы оплачивали деньги Ленинскому мемориалу, а не наоборот. То есть идёт передергивание фактов. Мои фирмы платили Ленинскому мемориалу. Не Ленинский мемориал платил моим фирмам. Поэтому я по всем статьям оправдан. Потому что когда в ходе судебного разбирательства мы начали ситуацию прояснять, опрашивать свидетелей и сверять документы, то выяснилось, что за те или иные мероприятия или услуги платили мои фирмы. То же самое, что сейчас в «Волга-Спорт-Арене» — два договора были с моими фирмами, когда я платил государственному учреждению, причем платил деньги немалые.

Ахмеров: Но ведь вы, как человек, который заключает эти сделки, можете занизить стоимость услуг, которые оказывали…

Шабалин: Нет-нет, все эти договоры проходят согласование наблюдательного совета, я ничего там не занижал нигде. Так же, как в «Волга-Спорт-Арене». У автономных учреждений по федеральному закону предусмотрено наличие наблюдательного совета, в который входят представители учредителя, учреждения и общественности. Как правило, совет состоит из 6-8 человек, и я, как руководитель, в деятельности набсовета вообще никакого участия не принимаю. Поэтому, когда на обсуждение наблюдательного совета выносится тот или иной вопрос, они утверждают, правомочна это сделка или нет, и насколько она соответствует тому прейскуранту, который существует в организации.

В частности, на примере «Волга-Спорт-Арены»: не знаю, по каким расценкам работает сегодняшнее руководство, знаю, что намного ниже тех, что были у меня. Но у меня минимальная цена была 500 тысяч и выше. 500-600-650-700 – это одно мероприятие. Например, такое, как дискотека на минувшей неделе в «Волга Спорт Арене». У меня она бы стоила 600 тысяч рублей. Так вот, за мероприятие, которое мы проводили под эгидой моей компании в сентябре минувшего года, было заплачено на счёт «Волга Спорт Арены» 550 тысяч рублей. Это выше минимальной ставки за организацию проведения развлекательно-концертного мероприятия. Данный договор, который имел две подписи моих — слева и справа, как заказчика и как исполнителя — проходил согласование и утверждение наблюдательного совета.

Ещё раз подчеркиваю: не государственное учреждение платило деньги моим фирмам, а мои фирмы платили деньги государственным учреждениям. И то же самое было в Ленинском мемориале

Точно то же самое, один-в-один: мои фирмы платили госучреждению, за счёт чего зарабатывались госучреждением деньги.  Относительно Ленинского мемориала и инцидента с шубами, которой был искусственно раздут, кстати, «Улпрессой». Что мне ставилось основным критерием моей, скажем, неблаговидной деятельности? Что это Ленинский мемориал, что это музейный комплекс федерального уровня и значения, а мы там шубы продаём. Но «Улпресса» не вдавалась в такую тему, что шубы-то продавались в северном крыле, там, где был архив на том этапе. Большое крыло, оно всегда стояло пустым. А у меня стояли цели и задачи обеспечения наполнения внебюджетной кассы учреждения для исполнения уставных задач организации.

Я совсем недавно нашёл здесь такой любопытный документ, подписанный ещё Большаковым Александром Михайловичем в 2008 году. Был у нас такой вице-губернатор в своё время при раннем Морозове. Девяткина на том этапе была министром образования, Большаков — замгубернатора, Морозов — губернатор. Так вот, они подготовили экономический доклад на имя губернатора о целесообразности назначения Шабалина Эдуарда Сергеевича на должность директора Ленинского мемориала, в котором писали, что что на 2005-2006 год внебюджетный доход Ленинского мемориала составляет 1 миллион рублей.

Для такого здания, комплекса необходимо зарабатывать больше, в связи с чем предлагается следующий комплекс мероприятий: назначить Шабалина Эдуарда Сергеевича на должность директора, а действующего директора — Перфилова Валерия Александровича — перевести на должность замдиректора по музейной деятельности… Установить планку для Шабалина Э.С. — 10 миллионов рублей в течение четырех лет. То есть к 2012 году я должен был с 1 млн руб внебюджетного дохода выйти на 10 млн. В 2013 году, на следующий год после 12-го, внебюджетный доход Ленинского мемориала был 18 млн руб. То есть за буквально шесть лет учреждение под моим руководством с одного миллиона увеличило внебюджетный доход до 18.

Но при всём при этом «Улпресса» и вы, работая на «Улпрессе», писали совершенно нелепые вещи. Я помню прекрасно эту статью, где вы написали, что Шабалин ворует 156 млн в год на мероприятиях в Ленинском мемориале, которые проводит контрафактно. Я думаю, Виталий, вы не будете отрицать, да? Если вы не помните, можете в архиве посмотреть, она у вас висит до сих пор, это статья. То есть вы чёрным по белому на сайте написали, что Шабалин ворует с Ленинского мемориала 156 млн. Это абсурд. Почему я в суд пошёл на том этапе? Потому что я читал это безумие, которое там было написано.

Концерт Киркорова, продается 1100 билетов, стоят они 5 тысяч, поэтому Шабалин зарабатывает 5,5 млн руб с концерта. Вы сложили там 15 таких концертов, у вас получилось 75 млн (это вы писали эту статью!). Я их все украл, получалось из вашей статьи. А где же зарплаты Киркорова, Лепса? Где аренда помещений, где реклама, где всё прочее? А самое главное, какое отношение я имел к этим концертам как руководитель? Никакого вообще! Приезжали московские промоутеры, брали у нас площадку. Хотя там были, конечно, совместные концерты, которые мы проводили. А были и мероприятия Ленинского мемориала. Но вы-то на Улпрессе написали что все эти деньги в полном объёме я просто ворую, там так и было написано. А всего я ворую в год 156 млн.

Ахмеров: Я позволю себе здесь отметить, что тот суд вы проиграли.

Шабалин: Правильно. А знаете почему? Я его не проиграл, мне было отказано в судебном иске, потому что вы писали через слово: «по имеющейся информации», «может быть», «есть такие соображения». А суд нам сказал, что «Корреспонденты в виде гипотез и предположений представляют эту информацию про вас как публичное лицо, а вы, являясь депутатом Заксобрания и директором Ленинскую мемориала, являетесь публичным лицом, соответственно, подвергаетесь критике, и они имеют право высказывать свои предположения на те или иные смущающие их моменты».

Поэтому я суд не проиграл, мне было отказано в связи с тем, что я публичная личность, а вы не утверждали это всё, как суд написал, ведь это не в утвердительной форме было написано. Но люди-то у нас, читатели, читают как? Буквально. Они не видят слово «может быть», они читают текст потом на несколько абзацев, где человек активно дискредитируется и выводится в совершенно иную плоскость. Так вот, я не договорил. Пришедший после меня Казаков Евгений Орестович, я думаю, помните еще такого, да, Виталий? Или не помните?

Ахмеров: Помню, конечно.

Шабалин: Он меня заменил на этом посту. У него на следующий год уровень внебюджетного дохода упал в два раза! Виталий, не на 2 процента и не на 20. Вдвое! С 18 млн он свалился на 8,8. И у вас, как у «Улпрессы», не было к нему вообще никаких вопросов, вы были совершенно удовлетворены его работой! Зато у него не было ни шуб, ничего. А куда делись 156 млн, украденных Шабалиным, интересно, да? Не надо забывать, что подобные учреждения, как «Волга-Спорт-Арена», или Ленинский мемориал, имеют сильнейшую инерционную силу. То есть, если не мешать ему ни в чём, оно и дальше будет работать с той же скоростью, с которой работало. Делая абсолютно всё то же самое, ничего не меняя. Надо быть чудесным (не могу нецензурно сказать в эфире), сказочным (думаю, сами догадываетесь кем), чтобы умудриться столь мощное инерционное учреждение развалить до такого состояния, что уровень его дохода упал в два раза. Вот сейчас то же самое будет в «Волга-Спорт-Арене». Я ни секунды не сомневаюсь.  У меня на середину года, на 1 июля, заработок там почти 8 млн руб при плане 23 млн в год. Если нынешнее руководство сможет добрать, дай Бог, 2-2,5 млн за оставшиеся полгода, можно будет уже орден им повесить.

Ахмеров: Скажите, пожалуйста, ваша компания на тех же мероприятиях,  которые она в «Волга-Спорт-Арене» проводила, сколько заработала, если не секрет?

Шабалин: Я сейчас не могу точно сказать, но мы заработали, это да, безусловно.

Ахмеров: Больше, чем «Волга-Спорт-Арена», или меньше?

Шабалин: А вот, Виталий, в данном случае какое это имеет значение?

Ахмеров:  Имеет. Потому что если бы «Волга-Спорт-Арена» непосредственно сама оказывала те услуги, которые ваши юрлица оказывали, то она заработала бы еще больше.

Шабалин: «Волга-Спорт-Арена», будучи госучреждением, физически не может провести такое мероприятие. Знаешь почему? Потому что все услуги по данному договору оплачиваются предоплатой 100% вперед. Ни один артист, ни один исполнитель к тебе не поедет никогда, если ты ему скажешь: «Вы знаете, у нас тут договор, мы работаем по 93-му, или какому-то ещё закону, мы вам сейчас 20% пришлем, а остальное потом, через полгода, или ещё когда-то, когда у нас деньги будут на счёте». Все артисты работают вперёд, все прокатные компании работают вперёд.

«Волга-Спорт-Арена» является НДСником, то есть на общей системе налогообложения. И когда ты приходишь к заказчику и говоришь, что его мероприятие будет стоить 5 млн, он тебе пятёру перечисляет. А у нас НДС не обкладываются, на секундочку, только детские мероприятия. Например, елки не обкладываются, кинопоказы, массовые катания не обкладываются НДС. А вот все коммерческие — они все под НДС, и так ты ни крути, заказчик НДСник — всё ты оплачиваешь. «Волга-Спорт-Арена» — НДСник. То есть из этих 5 млн один миллион надо отправить за НДС, потому что все остальные контрагенты у основного генподрядчика – это, как правило УСНщики, то есть те, кто находится на упрощённой системе налогообложения. Один ИПшник, второй ИПшник, ОООшка, ещё кто-то. И поэтому, когда «Волга-Спорт-Арена», получив 5 млн, на свет-звук заключает с одним договор, артисты все ИПшники, у них ни у кого нет НДС. К чему я говорю: выставить к возмещению НДС невозможно!

В итоге «Волга-Спорт-Арена» остаётся перед выбором: либо не проводить мероприятия, либо платить НДС и увеличивать за счёт этого сумму заказчику на миллион, а то и больше. А заказчик говорит: «А я не буду с вами работать, у меня нет денег, вот этого миллиона, чтобы за вас НДС отдавать». И артисты не поедут без предоплаты, и прокатные компании не поедут без предоплаты. За любую услугу, неважно что это — салют это, или это какое-то лазерное шоу, или экран светодиодный — за что угодно стопроцентная предоплата, и только потом к тебе поедут. И каким образом госучреждение должно это проводить? Это тупиковая ситуация. Поэтому и возникают такие прокладки, которые помогают избежать всех этих законодательно созданных сложностей трудностей, вот и всё.

Ахмеров: А другие компании, которые могли бы исполнять те же функции, они имели доступ на площадки, которые вы возглавляли в качестве директора госучреждения?

Шабалин: Конечно, всегда, абсолютно всегда. Я же только что сказал, что концерты в Ленинском мемориале мы вообще никогда… и я не проводил эти концерты, и Ленинский мемориал. Только если это были государственные праздники. То есть заказ поступал, например, от правительства, на организацию концерта какой-то звезды на 8 Марта, на День Победы, или что-то ещё. А коммерческие концерты все проводили сторонние организации – промоутеры. Госучреждение, например Ленинский мемориал, или «Волга-Спорт-Арена»,  оно не может нести коммерческие риски.

Просто представь себе: Ленинский мемориал берется проводить концерт и не собирает публику. «Влетает», например, на 2,8 млн. И как потом эту ситуацию объяснить КРУ или Счётной палате? У мемцентра были деньги, а он их взял и профукал просто-напросто. Это может пахнуть «уголовкой», вот и всё. А все концерты, как ты понимаешь, несут коммерческий риск, все абсолютно. Люди могут прийти, а могут не прийти. Поэтому ни одно госучреждение ни в одном городе не занимается собственным прокатом. По этой самой причине. И когда мне кто-то начинает говорить — особенно сейчас там у нас в правительстве есть теоретики такие — ухохочешься просто. Они начинают говорить: «Давайте проводите концерты, давайте делайте», и ты понимаешь, насколько они далеки от данной проблематики. Они уверены, что концерты все прибыльные, что люди на всех исполнителей приходят массово, что продаются все билеты, и прибыли взлетают. Для того, чтобы концерт был прибыльным, надо купить тур исполнителя на 20-30 городов. В этом случае ты получаешь большой дисконт, который является гарантом твоих коммерческих рисков.

Если исполнитель стоит, например, 3 млн руб, то ты покупаешь у него 30 концертов, он тебе делает 50-процентный дисконт, и в итоге тебе каждый концерт обходится в 1,5 млн руб, и за счёт этого ты сам себя страхуешь от того, чтобы не попасть где-то на те или иные убытки. А госучреждение не может купить тур, потому что что такое купить тур на 30 концертов? Это надо отвезти 50-60 млн руб сразу в чемодане. Вот чем занимаются московские промоутеры. Они везут исполнителю 2 млн долларов, или миллион по сегодняшним деньгам, заключают с ним туровый контракт и на полгода его забирают на 30 концертов. И потом едут по городам. А учреждение в регионе, такое как Ленинский мемориал, может взять его на один концерт. В результате получает максимальную цену за артиста, максимальную цену за технический прокат (свет, звук, пиротехника и т.д.), максимальную стоимость рекламы (потому что ты её делаешь для одного города, а не на тур). Поэтому твои коммерческие риски удесятеряются просто нереально, поэтому такой концерт будет в 100% случаев убыточным. И неважно, кто его будет проводить.

Если обратишь внимание, то все концерты, которые проходят у нас в Ульяновске, делаются туровыми операторами, которые имеют по 20-30 и более концертов, а то и многолетние контракты с этим исполнителем. И за счёт этого они имеют возможность работать в плюс. И никогда, никогда, я подчеркиваю, ни «Волга-Спорт-Арена», ни Ленинский мемориал, ни ДК Губернаторский не будет работать в плюс на концертах, потому что это госучреждения, у них нет финансовых возможностей для того, чтобы выходить в положительный баланс. А все разговоры эти – от лукавого.  Это разговаривают совершенные дилетанты, люди, ни черта не понимающие в этой теме, и вот это раздражает больше всего.

Когда ты приходишь, слушаешь их, а они с таким глубоким знанием дела, с серьёзными физиономиями сидят, рассуждают и учат тебя уму-разуму. Хорошо, что они не ездят по больницам и не учат врачей делать операции. «Слушайте, вы неправильно операцию делаете». «А вы кто?», — в ответ надо задать им вопрос. «А я инженер по образованию, или экономист». Вот это из той же серии, то есть абсолютный бред. У меня была пара-тройка бесед, это ж надо иметь какое терпение, чтобы участвовать такой в беседе, когда понимаешь, что перед тобой сидит совершенный профан, ничего не понимающий в этом вопросе, но который пытается тебя научить тому, чем ты 30 лет занимаешься.

Ахмеров: Спасибо за такой эмоциональный ответ…

Шабалин: Стоп, Виталий, я еще не договорил. По поводу шуб. Шубы – это искусственно раздутый скандал. Все прекрасно понимают, что Сергей Иванович Морозов был человек впечатлительный, и он очень реагировал на такие публикации, как «Улпресса» выдавала. Он очень эмоционально давал порой реакцию на подобные вещи. Как же так, два раза написали, надо голову отрубить кому-нибудь. Отсюда возникали те чудовищные кадровые перетурбации, когда за год министр мог поменяться три раза на одном посту. Это эмоции, не более того.

Шубы я никогда не продавал, я к этому бизнесу вообще не имел никакого отношения. Как «Улпресса» преподносила эту тему: Шабалин продаёт шубы. Но это бред. Даже кликуху мне придумали в связи с этим. Она весёлая конечно, мы хохочем периодически, но тем не менее.  А ведь это приезжали сторонние организации, такие же промоутеры, которые приезжали и просто брали у меня площадку. А у меня целое крыло стояло пустым. Если ты помнишь, когда туда заехал архив, он занимал всё северное крыло, все аудитории, конференц-зал, где сегодня орган установлен. Всё крыло было вычеркнуто из жизни полностью, там ничего нельзя было делать. Оно не работает. Архив. Склад. Все комнаты закрыты наглухо, народу никого нет, огромное фойе всегда стоит пустое. И именно в это фойе (ты там часто бывал, я хочу заметить, я тебя там периодически встречал, и ты это видел) я запускал эти шубные ярмарки, которые приносили нам безусловный доход. Миллиона два в год я на шубных выставках делал, а то и два с половиной.

Ведь вы же об этом не знаете: за 10 лет моей работы в Ленинском мемориале мне ни копейки не дали из бюджета ни на одну эксплуатационную расходную статью. Ремонт фасадов, кровли, оборудование закупал, туалеты ремонтировал, прочее. Это всё деньги от вот этой деятельности. Поэтому шубы (а шубами мы занимались, наверное, года два – это были 2012-13 годы, на позднем этапе уже) были очень существенным подспорьем. Благодаря шубном ярмаркам (Новоторжская ярмарка меха, в первую очередь, которая была очень благодатным арендатором у нас), мы отремонтировали несколько туалетов – глобально, до дворцового состояния. Реально люди приезжали и говорили, что у нас туалеты как в Кремлевском дворце съездов. За них не стыдно и сегодня — люди приходят и говорят: единственное, что сегодня можно посмотреть внутри — это туалеты, которые делал Шабалин 10 лет назад.

Ахмеров: Мы подошли к теме ремонта, который сейчас идёт в Мемцентре. Как вы думаете, адекватные деньги на него потратили, или можно было подешевле сделать? Может, не стоило менять всю фасадную плитку, например?

Шабалин: Не могу я давать оценку… Моё мнение как, скажем так, стороннего наблюдателя. Я, конечно, вижу изменение технологии крепления плитки на фасаде. Это не та механическая система, которая была в своё время на Ленинском мемориале. Там было бесшовное крепление плитки, если ты помнишь. Не было стыков, не было затирки.

Ахмеров: Сейчас это вентфасад, по сути.

Шабалин: Да, там сделали вентилируемый фасад, повесили арматуру, на эту арматуру крепили плитку, межплиточные швы затирали герметиком. Как будет этот герметик вести себя во времени — это очень большой вопрос, на который только время сможет ответить. Плитка бликует, о чём мы неоднократно говорили. Но на старом фасаде, лукавить не будем, тоже были места, где плитка бликовала, были такие изъяны. Но на дворе XXI век, а не 1968 год, когда эту плитку крепили изначально. Можно было вполне развести всю новую плитку по оттенкам, по цветам, и гармонично разместить её на фасаде. На солнечном фасаде сделать плитку со слегка темным оттенком, на северном фасаде – посветлее. Ведь как всегда в таких ситуациях раскладывают?

Экспертная группа кладёт несколько образцов, и по ним потом разводит плитку по цветам. Понятное дело, что одно и то же месторождение мрамора или гранита может давать разные оттенки, в зависимости от распилов, пропила — в каком направлении ты его пилишь или шлифуешь потом. И один и тот же камень будет давать разный оттенок в зависимости от того, в каком направлении ты эту обработку производишь. Здесь можно было избежать этого всего, если более внимательно подойти ко всем этим вопросам.

Система вентилируемого фасада может быть и неплохая, но это только время сможет показать, насколько она действительно практична и долговечна, не получится ли так, что через 6 лет все межплиточные швы повылетают, и там будут дыры, которые заново придётся протирать. То, что Ленинский мемориал нуждался в этом ремонте — это безусловно так. То, что мы видели с улицы — это капля в море, поскольку то, что творилось внизу там, в подвале, технические коммуникации, это было конечно ах…

Например, такие вещи, как система кондиционирования. Ведь её вообще практически не было, она была допотопной, совершенно убогой, связанной с фонтаном на бульваре Пластова. Фонтан — это был резервуар естественный, в котором происходило охлаждение теплоносителя. Естественно, в XXI веке подобные архаичные формы кондиционирования зданий неприемлемы. Их даже никто не будет обслуживать. Они очень энергозатратны и низкоэффективны, поэтому система кондиционирования, безусловно, была нужна, её надо было делать. Инженерию всю надо было менять, безусловно, потому что она вся была гнилая.

Но на сегодняшний день, насколько я знаю, ремонт делается не во всём Ленинском мемориале. В музейной части сделали, а, например, Большой зал не трогали. Почему? Потому что, говорят, он в удовлетворительном состоянии. Да нет, он тоже нуждается в ремонте. Но почему его не делают? Потому что денег нет? Или что? Денег, конечно, много истрачено, с учётом того, что там к 5 млрд стоимость приближается. Этим вопросом должны заниматься эксперты. Не ангажированные, а объективные. Поэтому, если вы претендуете на поиск истины, проявляйте инициативу, инициируйте какие-либо проверки. Я тоже занимаюсь, в меньшем объёме, какими-то реставрационными ремонтными работами, я знаю, что это стоит очень дорого.

Ахмеров: По поводу ремонтных реставрационных работ на объектах культурного наследия у меня есть вопрос. Здание на улице Спасской, напротив драмтеатра. Если не ошибаюсь, оно ваше по праву собственности?

Шабалин: Да.

Ахмеров: Что с ним, почему оно до сих пор не задействовано, стоит пустует. Это очень ценное здание, одно из древнейших в Симбирске сохранившихся каменных зданий.

Шабалин: Оно пустует, потому что длительное время там был финансовый конфликт, конфликт интересов, который в настоящий момент разрешён, но в течение долгого времени с ним ничего нельзя было сделать, пока эти претензии не были устранены. На сегодняшнем этапе там должен был быть медицинский центр, и проектировался он как медицинский центр. Реализация медцентра в сегодняшних экономических условиях, думаю, ты понимаешь, что это такое. Затраты исчисляются сотнями миллионов рублей, да и не купить сейчас медоборудование, соответствующее уровню сегодняшнего дня. Потому что его просто нет на российском рынке. Вот и всё. А эта тяжёлая экономическая ситуация у нас уже три года: 2020-21-22. Сначала ковид нас всех выбил из более-менее стабильного развития, а сейчас… вообще комментариев нет.

Ахмеров: В каком физическом состоянии здание и какие у вас планы на него?

Шабалин: Здание в удовлетворительном состоянии. Скажем, в хорошем. Оно уже полностью новое, отремонтированное. По старому каркасу, фасаду, прочему оно полностью приведено в идеальное состояние. Слегка нуждается в косметическом ремонте снаружи, там где-то отвалилась шпаклёвка. Но это всё не те затраты, которые нужны для реализации внутреннего проекта. Если отходить от направления медицинского центра, то это надо всё внутри сломать, что было сделано. Там же все коммуникации, вся отделка кабинетов и т.д. — всё под медицинскую деятельность было ориентировано. Там всё из плитки сложено, из кафеля. Можно его сдать сегодня. Всё снести, до кирпича счистить и сделать офисный центр некий. Но это будет ещё более глупо, что сначала столько построить, а потом… Собственно, это в традициях русского человека — сначала выстроить одно, потом, не доделав, всё сломать и начать строить заново.

Ахмеров: Со дворцом в Геленджике так сделали.

Шабалин: Точно, так и есть (смеется — прим. ред.).

Ахмеров: То есть у вас никаких планов нет на это здание?

Шабалин: У нас планы дождаться стабилизации экономического состояния в стране. Я думаю, это не только наш, но и ваш план, в том числе.

Ахмеров: То есть все-таки в перспективе медицинский центр там будет?

Шабалин: Пока мы не отходим от этой идеи. «Надежда умирает последней», — с горечью в голосе сказал В.И. Ленин, крепко держа за руку Н.К. Крупскую.

Ахмеров: Это здание соседствует с территорией бывшего Суворовского училища, сейчас актуальный вопрос, что городу с ней делать. Как вы думаете, что лучше там построить, или ничего не строить?

Шабалин: То, что было реализовано в парке «Зарядье» в Москве. Сейчас там началась эта суета, истерия. Застройщики объявились, жилые дома там строить, ещё что-то. Это всё понятно, кто чьи интересы преследует. Понятное дело, что это самая шоколадная и жирная территория сегодня в Ульяновске. Чтобы её не испоганить и не перевести в банальную плоскость — что завтра там появится жилые дома, которые все отделятся забором, настроят там себе детских площадок и всё, она уйдёт точно так же из жизни города. Кто-то на этом заработает денег, как обычно, но город больше эту территорию не увидит. Я считаю, что это должна быть исключительно музейно-развлекательно-парковая зона. Парк «Зарядье» в Москве — это просто идеальный пример.

Понятно, что таких инвестиций и в таком масштабе, с такими подземными площадями, возможностями и функционалом — в Ульяновске добиться не удастся. Там необходимо сделать большую парковку, чтобы размещать автомобили, которые сегодня стоят во всех направлениях по улице Гончарова, затрудняя движение, и с каждым годом ситуация только ухудшается. Там необходимо все площади отдавать нашим музеям, которые бьются уже который год. Что краеведческий музей, что художественный музей, что мелкие музейные направления. Эти площади, имея совершенно антикварный статус историко-краеведческий, должны быть отданы минкульту, общественным организациям, молодёжным организациям. Никакого жилья, это моя точка зрения совершенно однозначная. Ни единого жилого дома. И парковая территория с теми или иными атрибутами.

Пусть это будут открытые летние площадки, интерактивные зоны, какие-то дорожки, велодорожки на всю территорию, скейтбордовские площадки. Я в Лос-Анджелесе был, например, для скейтборда там целые комплексы построены, в центре города прямо, вот в таких парковых зонах. А Центральный парк в Нью-Йорке — ещё один наглядный пример, бери Центральный парк в Нью-Йорке за основу и делай то же самое здесь. Сделать искусственный водоём, мостики какие-то поставить. Причём совершенно искусственный водоём — в Александровском парке Майер сделал озеро, которого никогда там не было, так и тут тоже — сделай водный ресурс в центре города, который будешь сам наполнять, сам очищать. Рыбу туда запусти, утки там будут плавать у тебя в центре города. И денег на это много не надо, это в общем очень бюджетные вещи. Окультурить берега вокруг этого озера. А у нас снова всё сводится к примитиву. Кто-то очень ушлый: я тут построю дома, тут будет элитное жильё. Но ведь сразу всё становится понятно. Кроме как вредительством такую инициативу даже сложно назвать.

Ахмеров: Спасибо за эту позицию. Думаю, что надо заканчивать, потому что мы уже почти полтора часа с вами разговариваем. Спасибо, разговор получился долгим, но мне кажется, интересным.

Шабалин: Спасибо, Виталий.

Ахмеров: Всего доброго!

Шабалин: До свидания!