«Я хочу показать людям адекватное лицо священника»

Священник Георгий Сухобокий — о причинах увольнения с поста пресс-секретаря Мелекесской Епархии, Алексее Навальном, стяжательстве в РПЦ, использовании Тик-Тока и многом другом

Журналист, администратор телеграм-канала «Симбирский шугожор» Виталий Ахмеров записал аудио-интервью c Георгием Сухобоким, священником, который был освобожден от должности после записи в соцсетях про Алексея Навального. Simbirsk.City публикует полную стенограмму разговора.

Ахмеров: Добрый вечер, друзья, в эфире очередной выпуск «Подкаста шугожора», у микрофона как всегда Виталий Ахмеров, и сегодня у меня в гостях димитровградский священник Георгий Сухобокий. Георгий, здравствуйте.

Сухобокий: Добрый вечер вам, добрый вечер всем слушателям.

Ахмеров: Дорогие слушатели, если вы следили за сегодняшними новостями, то наверняка знаете, кто такой Георгий Сухобокий. Это тот самый священник, которого уволили из пресс-службы и издательского отдела Мелекесской епархии после публикации об Алексее Навальном в Facebook. Георгий, с самого начала расскажите, по порядку, как все произошло. От первого лица, из первых уст.

Сухобокий: Благодарю вас за возможность поговорить с теми людьми, которые нас сейчас слушают.

Я занимаюсь информационной работой в церкви, как я выяснил недавно, уже 10 лет. В октябре 2011 года, еще в Алма-Ате, в южном Казахстане, я начал этим заниматься. Тогда я был еще заместителем пресс-секретаря Алма-Атинской епархии. В конце 2016 года приехал в Димитровград, в Ульяновскую область, и был назначен здесь уже самостоятельным пресс-секретарем. В силу возможностей занимался этой работой. Насколько я понимаю, начальство меня оценивает достаточно положительно.

У меня всегда были какие-то публикации, которые могли бы быть интересны не только христианину, православному человеку, но и просто живо интересующимся тем, что происходит вокруг

Кто-то называет меня не вполне ординарным священником, человеком, которого, может быть, непривычно видеть. Мы привыкли видеть священника сугубо серьезным дядькой с большой окладистой бородой, строгого. Такое у меня тоже есть, но я хочу показать людям адекватное лицо священника. Чтобы люди понимали, что священник – это твой брат, друг, твой товарищ, с которым ты можешь просто поговорить по-человечески, с которым ты можешь обсудить свои житейские вопросы, проблемы. И с которым ты, конечно, можешь поговорить о Христе, о Евангелии, о Библии, о вере в Бога. Как говорил апостол Павел, «для всех я стал всем, чтобы спасти хотя бы кого-нибудь».

Поэтому моя деятельность – не всегда ординарная в нашем обычном русском восприятии. От раза к разу я затрагивал некоторые политические темы. Из последнего: я затрагивал события в Белоруссии, то, что там происходило. Хочу сразу заметить, что я не являлся сторонником какой-то революции, «майдана» и чего-то подобного. Наоборот, я призывал людей воздержаться от походов на митинги. По той причине, что я понимал, что людям там, грубо говоря, головы разбивают. Людей очень сильно бьют, пытают и чего только не делают. А у меня самого историческое происхождение из западной Белоруссии.

Как потом мне наш начальник епископ Диодор сказал: «Ты закусился с Белоруссией, что, хочешь на международный скандал нарваться?». А я, наоборот, считал своим долгом призвать людей, если и выступать против социальной несправедливости и несменяемости власти, то делать это исключительно мирно, не провоцировать силовые структуры на то, чтобы тебе голову пробили. Если у тебя сегодня трое детей, семья, жена, а завтра тебя в сырой земле закопают. Вот об этом я очень переживал.

И такие публикации, конечно, тоже вызывали у нашего начальника определенную реакцию. Он не хотел вообще в этом разбираться, в этом участвовать. Но поскольку я там выступал, придерживаясь линии партии нашего государства и нашей церкви (а линия государства и РПЦ не может быть различной, по крайней мере, в современной действительности), поэтому даже речи о каких-то прещениях (в церковном праве «прещением» называют дисциплинарное наказание священника, — прим. ред.) просто не шло. Даже подумать об этом невозможно было.

Могли сказать: «Ты уж лучше бы, может быть, так не делал» — в таком духе. Я это адекватное общение, диалог, воспринимал тоже, я считаю, адекватно: смирялся, утихомиривался. Но последние события, когда я опубликовал совсем незначительную публикацию об Алексее Навальном — где сказал, что раньше я его критиковал, а сейчас готов пожать ему руку — я даже подумать не мог, что дойдет до того, что есть сейчас.

Я, конечно, предполагал, что мне что-то скажут за это, но что мне будут угрожать, и что я буду опасаться за свою безопасность, и что все священники, которые, знаете, не хотят потерять комфортное насиженное место, будут выступать по отношению ко мне как к врагу народа, этого я не мог ожидать. А сейчас именно так получилось. Даже те люди, которые считают меня своим другом среди духовенства, они не могут какое-то сочувствие мне даже высказать, потому что епископ Диодор сказал, что такого человека в епархии у нас быть не должно.

Я так понимаю, что у него произошел очень серьезный разговор, может быть, даже не один, с руководством из Москвы. И ему совершенно однозначно сказали, что «вот прямо сейчас убирай, чтобы больше духа его не было». Но поскольку они не хотят совсем потерять лицо, меня еще не лишили сана, не изгнали из церкви абсолютно, а пока только лишили должностей, которые у меня были.

Это должность пресс-секретаря Мелекесской епархии, должность руководителя информационно-издательского отдела Мелекесской епархии, ну и небольшая должность ведущего официального сайта Мелекесской епархии. От этого всего меня отстранили. Ну, в общем-то, слава Богу, с одной стороны. Я только могу перекреститься и сказать: «Господи, слава Тебе, да будет воля Твоя».

Но сейчас происходит то, что епископ, который меня вроде как оставил служить, но, как я уже сказал, настраивает [против меня] полноценно все духовенство епархии, на которое он может оказать воздействие, а он фактически на всех очень серьезное влияние оказывает. Он предполагает, что впоследствии найдет какую-то лазейку, чтобы потом попытаться найти повод для моего полнейшего отстранения. Я так понимаю, что сейчас они ждут, что все уляжется. Не знаю, может, месяц какая-то еще информация будет возникать. Такая у меня сейчас непростая ситуация.

Ахмеров: Но в служении вас пока не запретили? Вы продолжаете служить в храме?

Сухобокий: В служении пока меня не запретили. Да, епископ Диодор сказал, что я могу служить в храме. Но вы знаете, он человек в личном общении достаточно экспрессивный. Может выражать мысли свои очень ярко и более чем доходчиво. Но в последнем нашем разговоре он был тише воды, ниже травы и говорил так, что я даже не всегда его мог расслышать. Я так понимаю, что у него было непростое время перед нашей последней встречей. Ему сказали, видимо, пока воздержаться от всего. И я даже узнал, что он давал комментарий какому-то СМИ, кажется, «Радио Свобода», где сказал, что «нет, я его уволил совсем не за это, а просто потому что нашел более талантливого человека на эту должность».

Когда я прочел этот комментарий, у меня рот открылся, и челюсть отвисла. Дело не в том, что я почитаю себя каким-то особо талантливым, кого невозможно заменить. Нет, ни в коем случае. Но он вместо меня назначил человека, который являлся видеооператором. Это просто девушка, которая рассматривала эту должность как некое временное замещение. Но у меня были мысли, что, возможно, это произойдет, и я как-то сам ее к этому немножечко подготавливал. Потому что я понимал, что, скорее всего, меня уволят, как только это все дело началось. И даже я ей сам как-то намекнул. Он ее и сделал пресс-секретарем. Правда, назначение там будет только с 1 ноября. Меня несколько раз спрашивали, почему лишение должности только с 31 октября, будущим числом. Я так понимаю, это просто для отчетного периода. Месяц закрыть, месяц открыть.

Я сейчас нахожусь в такой ситуации, что, честно говоря, мне страшно в храм прийти

У меня выдались выходные дни: пятница, суббота. В субботу вечером я пойду в храм, и должен буду служить всю следующую неделю. Но я заметил, что самые приближенные к епископу Диодору лица удалили меня из друзей. Это немного комично выглядит. Будто расстаются двое молодых людей и начинают друг друга из друзей удалять, разлайкивать фотографии, что-то в этом духе. Это происходит сейчас. Это, конечно, неприятно, но это есть.

Ахмеров: Георгий, я правильно понимаю, что из-за увольнения с этих должностей вы потеряете какую-то часть дохода? Можете, для понимания, назвать цифры: какая у вас была зарплата до этого, и какая будет после увольнения?

Сухобокий: Цифры там… не знаю, стоит ли это говорить… Наверное, можно сказать. По минималке мне платили. Какой минимальный оклад есть, такой и платили. Более того, когда начались все эти коронавирусные вещи, нас — всех клириков храма и сотрудников епархиального управления — попросили написать, что мы сами просим сократить нам оклад наполовину. И мы такие прошения писали. Я так понимаю, это нужно было епархии для каких-то отчетов, что, вроде как, совсем трудно живется епархии. Жалованье у меня минимальное.

Ахмеров: А станет еще меньше, чем было? В два-полтора раза?

Сухобокий: В общем зарплата у меня сейчас 25 тысяч рублей. У меня нет своего жилья, и не было никогда, поэтому 12 тысяч из этих денег я ежемесячно плачу только за квартиру. Я не жирую, не то, что у меня какие-то огромные оклады, чтобы я мог бы себе «Майбах» купить… Некоторые ведь так рассуждают про священников. Нет, ничего подобного. Я даже тик-токи юмористические об этом снимал.

Ахмеров: Видел, вы там показали, что священники приехали на «Гранте», «Приоре», а один – на велосипеде. И ни одного «Мерса».

Сухобокий: У епископа Диодора, конечно, Toyota Camry, и еще одна машина — Skoda Kodiaq. Даже, по-моему, две Camry. Так что у него ситуация, конечно, кардинально отличается от нашей. Но я говорю о простых священниках, таких, как я.

Ахмеров: Мы еще об этом поговорим, а пока к посту о Навальном вернемся. Вы там написали, что раньше критиковали Навального, но теперь, после присуждения ему премии имени Сахарова, готовы пожать руку. Можете пояснить подробнее, что изменилось? За что критиковали, и почему теперь он стал достоин вашего рукопожатия?

Сухобокий: Это концептуальный вопрос на самом деле. Я объясню, за что критиковал. Дело в том, что когда принимались поправки к Конституции, там, среди прочего, было дополнение такое, что слово «Бог» добавляется в Конституцию. Я это добавление очень приветствовал. По поводу остальных поправок ничего сказать не могу, скажу честно, что я их даже не изучал. Но я как священник занимался тем, что меня в большей степени интересует. И я знаю, что Алексей к этому делу относился скептически, то есть он не вполне понимал вообще, насколько улучшит нашу жизнь это дополнение, что слово «Бог» будет в Конституции.

Эту позицию его можно понять, но мне чисто по-человечески было не очень приятно, что он так об этом говорит, и показывает, что это вроде как плохо, добавить слово «Бог» в Конституцию. Я не согласен, что плохо, я считаю, что хорошо и правильно для верующего человека. Для атеиста, может быть, не очень хорошо это. Не буду за атеистов отвечать. И такая критика в его адрес с моей стороны была. Но тогда никто об этом, думаю, даже особо не слышал. Я как-то это все опубликовал, но оно незамеченным прошло. Начальство, естественно, ничего мне дурного не сказало на этот счет, потому что, опять-таки, это вполне соответствовало линии партии.

Что же касается того, почему я проникся к нему уважением, почему готов пожать руку, По той простой причине, что я всегда сопоставляю слова человека с его делами. Покуда он просто говорил-говорил — у него много интересных видео о коррупции и обо всем подобном – я на тот момент хотел понять: а что ты еще можешь сделать?

И вы знаете, когда человека посадили, и когда он, в общем-то сам приехал, и его в аэропорту задержали, сам приехал, скорее всего, зная, что это его ожидает – наверное, кто-то об этом сообщал, и линии связи, думаю, присутствуют, которые могли бы об этом предупредить… [Тем не менее, он решился на] этот шаг, зная, что пойдет на ощутимые страдания, потому что пребывание в наших так называемых исправительных учреждениях, особенно в свете последних публикаций о тех пытках, которые в учреждениях ФСИН производятся, это страшно. Я сам бы очень не хотел попасть в такую ситуацию. И понимаю, что ему там очень непросто приходится. И поэтому я действительно проникся уважением.

А еще почему проникся – потому что сама наша Церковь христианская была создана, воздвигнута на крови тех людей, которые исповедовали Христа в первые века христианства. За это их убивали, за это их бросали в римские цирки к диким зверям, и звери их растерзывали. И все это происходило. И во многом благодаря этим людям наша церковь устояла твердо в своей вере, в своих нравственных убеждениях.

Поэтому для меня ценно, когда человек за свои убеждения готов пострадать и страдает, как я считаю о Навальном. Поэтому я и проникся к нему уважением.

Когда все это начало происходить, я просто за голову взялся. Я думал, Господи, как можно было нашим власть имущим мужам и женам, людям дойти до такого, чтобы взять человека и вот так посадить за то дело, за которое в принципе его не сажали, а потом вспомнили, инкриминировали и начали развивать. И там что-то еще ему пытаются добавить, насколько я слышал. Вот это повлияло на то, чтобы я этого человека зауважал.

Ну и премия имени Сахарова, этого правозащитника, который, насколько я помню, выступал против ввода войск в Афганистан, за другие важные вещи. Я посчитал нужным, как только увидел, что ему присудили эту премию, его как-то поздравить что ли. Написал я, думаю, достаточно сдержанно. Я же не написал «Поздравляю, ура, продолжай в том же духе». А просто, что готов пожать руку. Мужик мужику руку пожимаю. С Богом. В таком духе.

Ахмеров: Вы опубликовали запись телефонного разговора с епископом Диодором, в котором Владыка фактически подтвердил, что увольнение ваше связано с публикацией о Навальном. За то, что вы выложили эту запись, епископ какие-то претензии вам предъявил?

@priest_george##рпц ##церковь ##навальный♬ оригинальный звук — Священник Георгий

Сухобокий: Сейчас он, кстати, это отрицает. Там-то в разговоре телефонном понятно, за что и почему. А сейчас… Представляете, человек, епископ, на такой высокой позиции, в таком высоком духовном сане… Я прошу прощения, но как, если, Владыка, вы будете это слушать, как вы можете так нагло лгать?! Это ведь просто ни в какие ворота не лезет! Что он мне сказал, я хочу смс-сообщение прочесть, вот что он мне писал: «Очень неприятно, от тебя я другого и не ожидал». Вот так пишет.

Хотя как можно было ожидать, если я ничего подобного никогда по отношению ни к кому не делал. Сначала он меня вызывал на епархиальный совет. Потом написал, что не нужно приходить на епархиальный совет. Мол, указ о твоем снятии с должностей получишь в канцелярии. Это он мне все писал в WhatsApp. Потом опубликовал у себя в соцсетях картинку о том, что жизнь – бумеранг. Я понимаю, почему он все это сделал. Потому что знал, что, наверное, будет какой-то резонанс, раз уж все это вышло для широкой публики. Я так понимаю, просто переживал за свою комфортную жизнь.

Но, если, Владыка, вы это слушаете, то, я думаю, ничего страшного вам не будет. А может даже и похвалят, что [наказал] такого человека, как я, который может что-то говорить из своих личных мыслей, позволяет себе озвучивать. Таких людей, как я понимаю, у нас в Церкви не очень приветствуют.

Ахмеров: В этом разговоре Диодор, помимо прочего, признался, что не верит в то, что Навальный сидит в тюрьме. Потому что он якобы системный оппозиционер, и история с заключением нужна, чтобы поддерживать этот образ. Я знаю, что подобным образом рассуждают многие в России, в том числе представители интеллигенции. Как вы думаете, это просто конспирологическая теория, или же в этой гипотезе о том, что Навальный — проект Кремля, может быть зерно истины?

Сухобокий: Я вам так скажу: епископ Диодор – вообще большой сторонник конспирологических теорий. Он, в том числе, антипрививочник. У нас есть чат Мелекесской епархии в WhatsApp, где состоит все духовенство. Я в этом чате тоже состоял. И там на постоянной основе он скидывал разные ролики, ссылки, теории о том, что нас всех хотят изничтожить, убить. Билл Гейтс, какие-то чипы, штрих-коды и все в этом духе. Я так понимаю, он это очень поддерживает. И духовенство в этом убеждает, и они ему вторят, потому что ну как начальнику не поддакнуть. Он любитель большой всяких конспирологических теорий. И поэтому, я думаю, может быть, он до конца в это [предположение о Навальном] не верит, но наверняка немало читал об этом на конспирологических ресурсах. И решил это транслировать мне.

И он это говорил неоднократно. Не только в телефонном разговоре, но и до этого, когда какие-то новости о Навальном возникали. И несколько лет назад: мол, Навальный – просто на зарплате у правительства, болтает это все, потому что ему за это платят. И неужели можно поверить, что у нас могли бы допустить что-то подобное в государстве, мол, у нас это невозможно. Я с этой позицией не согласен.

Я все-таки считаю, что человек делает то, что может, делает то, во что верит. Я не его фанат, но именно как человек — харизматичный, приятный, на которого просто приятно посмотреть, как на молодого современного человека, у которого хорошее образование, хорошо работает голова. Ну и интересно рассказывает о том, о чем мы мало порой знаем, к сожалению.

Ахмеров: Перед сентябрьскими выборами вы опубликовали видео, в котором призвали своих подписчиков, свою аудиторию участвовать в голосовании, но не стали советовать, за кого именно голосовать. Сейчас, уже после выборов, можете рассказать, кому отдали свой голос?

Сухобокий: Вы знаете, дело в том, что я на тот момент как раз ожидал получения гражданства и думал, что успею получить гражданство и проголосовать. На тот момент я был еще гражданином Казахстана. Это у меня такой долгий путь, я буквально недавно это гражданство получил, и теперь боюсь, что меня его, кстати, лишат. Переживать на этот счет стал… Я ни за кого не смог проголосовать. За кого бы я проголосовал…

Сначала у меня было хорошее отношение к В.В. Жириновскому, к его партии. Почему? Потому что он, во-первых, мой земляк, он из Казахской ССР, как и я. И он поддерживает, насколько это возможно, русскоязычных жителей среднеазиатских республик. Потому что то, что происходит сейчас там по отношению к русскоязычным, к русским, к людям с европейской внешностью, которые говорят на русском… Происходят очень нехорошие вещи. Языковые рейды, которые проводились в Казахстане.

Несколько лет там была общественная организация, сейчас ее наверное ликвидировали, потому что был большой скандал… Ее члены занимались тем, что приходили в какое-то учреждение, супермаркет, или торговый центр, ходили по бутикам и, увидев человека с европейской внешностью, подходили и начинали говорить с ним на беглом казахском языке с южным акцентом. Его очень сложно разобрать даже мне, как человеку, который говорит по-казахски. И если человек не мог ответить на казахском языке, то его, как в Чечне, заставляли на камеру извиняться, просить прощения у всего казахского народа за то, что не ответил на казахском языке. Максимально пытались унизить. Я это очень не приветствую.

Эти процессы стали причиной того, что я покинул Казахстан. Пришлось. Поэтому я морально поддерживал Владимира Вольфовича, с уважением и почтением относился к ЛДПР.

Но после того, как Владимир Вольфович позволил себе сказать, что у нас в стране нет политзаключенных… я уже не знаю

Есть такое видео, где его спрашивают, есть ли политзаключенные в России, а он говорит, что нет. У нас, кстати, 30 октября будет день памяти жертв политических репрессий.

Ахмеров: У меня, кстати, так совпало, что следующий блок вопросов как раз об этом. Как вы думаете, в современной России есть политические репрессии?

Сухобокий: Да сколько угодно. Я даже считаю, что мой случай вполне можно к ним отнести, но в такой, более-менее, наверное, мягкой форме. Но все равно, это же повлияет на мою жизнь. Я думаю, что повлияет, и очень даже сильно. По крайней мере, в России, я не знаю, найдется ли мне теперь место для служения? Это на самом деле так. Диодор это не просто так сказал, что меня везде выгонят. Скорее всего, так и будет. Я думаю, это можно отнести к политическим репрессиям.

Ну и то, что происходит, элементарно, взять те меры воздействия, которые связаны с так называемым оскорблением чувств верующих. Это то, что касается религиозной тематики, о которой я хотел бы больше говорить. То, что за любую какую-то неосторожную фотографию ты можешь сесть на настоящий срок, не на один год, а на несколько лет, как отбывали заключение девчата из Pussy Riot.

Или как сейчас девушку какую-то судят уже. Насколько я знаю, ей грозит срок. Я поступок ее не одобряю — она, кажется, оголила грудь, и на ее фоне был собор Василия Блаженного. Поступок-то я ее не одобряю, но можно было, не знаю, хотя бы, оштрафовать чуть-чуть, какое-то административное взыскание, что-то в этом духе, какое-то минимальное. А пишут сейчас в новостях, что ей чуть ли не до года тюрьмы грозит. Это ужасно.

Ахмеров: Церковь, которая исповедует, что все должны прощать друг друга, почему-то сама прощать не хочет.

Сухобокий: Ничего не говорит об этом председатель Синодального информационного отдела по взаимоотношению с обществом и СМИ Владимир Романович Легойда. Вообще как будто этого не было. Как будто этого не существует. Как будто это вообще в другом измерении, в другом мире. Зато говорит про какие-то там, может быть тоже значительные события, но такие, которые, опять-таки, вполне соответствуют лини партии, о которых можно говорить. Это страшно.

Ахмеров: Заключение Pussy Riot вы тоже не одобряете, я так понимаю?

Сухобокий: Я не одобряю заключение за такое дело. Я считаю, повторю, что можно было ограничиться штрафом, потому что когда тебя наказывают рублем, это тоже ощутимо. Зарплаты у людей небольшие. У нас тут, в Ульяновской области, вы сами знаете, сколько люди в основном получают? Ну, тысяч 17, примерно так. Оштрафуй человека, и уж никогда в жизни он не захочет больше подобное делать. Поэтому я считаю, что это очень-очень необоснованные сроки. Нужно, чтобы церковь высказывалась, и первые лица церкви высказывались на счет того, чтобы не было сроков за такие вот проступки.

Ахмеров: Спасибо, что вы это сказали. У меня в продолжение темы репрессий следующий вопрос. В XX веке русская церковь стала институтом, который пострадал от политических репрессий, пожалуй, сильнее прочих. Многие священники были убиты, некоторые впоследствии даже были канонизированы как новомученики. Нынешние репрессии, о которых вы только что сами сказали, далеко не такие массовые и жестокие, как сталинские, однако они есть и церковь, как вы тоже сказали, почему-то никак им не противостоит, а, напротив, поддерживает, как показала, в том числе и ваша история. Не является ли это проявлением лицемерия, или, говоря церковным языком, фарисейством? Почему так происходит?

Сухобокий: Слово «лицемерие» тоже вполне церковное. А почему происходит? Потому что церковь получает очень большое финансирование от государства. Это миллиарды рублей. И все это уходит не на таких священников, как я, естественно, а на какие-то такие проекты, на которых можно, знаете ли, галочку поставить. Из последнего, строительство административных церковных зданий. В частности, в Димитровграде было построено Епархиальное управление. Там было выделено от 30 до 40 млн рублей. Это даже не строительство храма, заметьте, Виталий, это не строительство того места, где люди молятся. А просто, где кабинет епископа, канцелярия, где бумажки печатают, где шикарные кресла стоят. Стульчики, не знаю за сколько каждый куплен, я думаю, за достаточно большие суммы. Прекрасная мебель, столы, резные ручки дверей. Помещение туалетов больше, чем моя квартира. Если два взять, я говорю про наше Епархиальное управление — там двухэтажное здание, и есть цокольный этаж еще. И вот на первом этаже два такие туалета стоят. Если их вместе сложить, то они, в общем-то, как квартира, в которой я живу. Один туалет площадью как полквартиры.

Я когда туда заходил, еще будучи сотрудником, то всегда думал: Господи, я б тут жил в этом туалете, как ни смешно это звучит. И вот ради всего этого, чтобы получать такую значительную финансовую поддержку от государства — это, кстати, федеральный бюджет, это, я так понимаю, из денег налогоплательщиков, в том числе, складывается — церковь делает то, что церкви говорят. Я имею в виду, в лице высших эшелонов власти. Нас-то, простых священников, никто не спрашивает. Мы как трудяги на заводе, точно так же.

Нас, порой, обвиняют, что мы такие зажравшиеся… Да нет, мы такие же, которые берут тяпку в руку и идут пропалывать грядку

Вот, ради таких удобств, ради комфорта, ради вкусной, сытой жизни, ради мягкого кресла, которое откидывается и прекрасно позволяет и поспать, и посидеть, и поработать за компьютером, все это и делается, к моему большому личному сожалению. Ну и ради того, чтобы была всякая другая лояльность государства, идеологическая, чтобы было всякое вспомоществование.

Ахмеров: Я как раз хотел следующим вопросом об этом, в том числе, поговорить, о стяжательстве в высших эшелонах церковной власти. Пока, завершая разговор о репрессиях, хотел заметить: символично, что у нас в Ульяновске резиденция митрополита находится в том же особняке на ул. Льва Толстого, где в советское время размещался губернский отдел ГПУ, во дворе которого расстреливали репрессированных. Может быть вы, как приезжий, не слышали об этом, но это так.

Сухобокий: Я в Ульяновске бываю только в больницу, или по каким-то делам если нужно то, чего здесь нет, в Димитровграде. Но про то, что вы сказали, честно говоря, не знал, к моему стыду, не интересовался этим.

Ахмеров: К разговору, который вы уже начали об РПЦ, я бы хотел рассказать вам о своем опыте взаимодействия с церковью, чтобы на его примере строить диалог. Я воспитывался в верующей и религиозной семье, с детства посещал храм, знаю Евангелие, какое-то время соблюдал посты, знаю основные молитвы, и не являюсь атеистом. Я считаю христианство прекрасным сводом морально-этических норм, простым и при этом исчерпывающим, универсальным. Однако какое-то время назад мое отношение к религии пошатнулось из-за разочарования в руководстве Русской православной церкви. Это разочарование было вызвано, во-первых, стяжательством со стороны части иерархов, а также чередой сексуальных скандалов, в которые в последние годы угодила наша церковь. Думаю, таких же разочаровавшихся, как я — тысячи. Вы согласны с тем, что эти явления – стяжательство и различные сексуальные девиации – имеют место в современной церкви, и если да, то насколько серьезный масштаб они приобрели к сегодняшнему дню?

Сухобокий: Я думаю, что стяжательство – более серьезная проблема в данном, конкретном случае, имею в виду в рамках нашей Русской православной Церкви. Думаю, что об этом я уже сказал. Что касается сексуальной жизни людей, то я об этом, знаете, не любитель говорить. Единственное, если это не касается несовершеннолетних…

Ахмеров: Касается. За последние 15 лет в Ульяновской области как минимум двух священников осудили по обвинениям в педофилии. Это Димитровградский священник Александр Берсенев за 18 эпизодов педофилии.

Сухобокий: Он не священник.

Ахмеров: А кем он был?

Сухобокий: Алтарник, вроде бы. Его уже не было, когда я сюда приехал. Он был, насколько я знаю, просто пономарь.

Ахмеров: Да, но тем не менее, в церковной жизни участвовал. Он за 18 эпизодов педофилии получил 20 лет колонии. Недавний случай: бывший главный редактор газеты «Православный Симбирск» Константин Пашин – шесть лет колонии. Тоже у него были эпизоды сексуальных домогательств, по-моему, через Интернет, если не ошибаюсь. Митрополит Анастасий предыдущий: он прибыл в Симбирскую митрополию после грандиозного скандала, в который угодил в Казани, где семинаристы жаловались на сексуальные домогательства. Об этом Андрей Кураев очень много писал в свое время. Это только те случаи, о которых я помню. Какие-то мог забыть, а кого-то, возможно, просто не поймали, и они продолжают по утрам служить литургии, а вечерами растлевать детей. При этом складывается впечатление, что церковь никак с этим недугом не борется. Или я ошибаюсь?

Сухобокий: Я вам так скажу: среди моих знакомых, как я думаю, нет людей, которые занимаются растлением несовершеннолетних. По крайней мере, я очень на это надеюсь. И таких людей лично я не встречал. Я это говорю абсолютно откровенно, честно и мне самому было бы очень неприятно даже просто осознать, что происходило это все здесь, а я был рядом и ничем не мог помочь. Я бы, не знаю, жизни своей не пожалел, чтобы это все прекратить, если бы узнал, что это происходит здесь и сейчас, и этим занимается конкретный человек. Поэтому в этом я вас очень поддерживаю. Что же касается других проявлений, когда священник является, прямо скажем, гомосексуалистом, то я считаю, что не мое право его осуждать за то, что у него такая психика, за то, что у него такое строение нутра.

Ахмеров: Природа.

Сухобокий: Да, природа. Мне моя бабушка, она 1944 года рождения, она казахстанка, отец у нее казах, мать русская. Она абсолютно традиционного воспитания женщина, она была инструктором лечебной физкультуры, была старшей медсестрой на протяжении почти сорока лет. Но когда какие-то новости, в детстве, иногда появлялись, даже тогда, в 90-е годы, что-то подобное, и если я что-то спрашивал у нее — а я жил с бабушкой, с мамой и дедушкой — она мне говорила: ну слушай, это просто у человека от природы такое, он ничего с собой не может сделать. Я помню ее слова, как будто сейчас она мне это говорит: вот такой человек родился, и он как женщина внутри мужчины, в таком духе. Я с тех пор это запомнил, и у меня не было неприязни к таким людям. Никогда не было желания их осудить, или сказать: фу, я мужик, и, как у нас говорят особо брутальные товарищи, презираю, или что-то в этом духе. У меня такого нет. И среди моих знакомых священников есть такие. Они не здесь. Среди рядовых священников, я имею ввиду, не епископов, а рядовых. В Казахстане, в частности.

Но вы знаете, как люди, они очень хорошие, относились ко мне лучше, чем другие. У меня друг один есть такой, но у меня язык даже не поворачивается сказать, что он какой-то неполноценный, плохой и что-то в этом духе. И я знаю, что он с этой своей наклонностью очень сильно борется и психологически очень страдает из-за того, что это в нем есть. Но я уверен от и до, что он от природы такой. И как-то сломать себе психику, себя переиначить, переделать, переформатировать, я думаю, он просто не может. Как ему, транквилизаторы пить каждый день, наверное, нужно было бы, чтобы просто не быть тем, кто он есть.

Не знаю, может быть, вы со мной не согласны в этом. Но я считаю, если священник, именно священник, он верует в Евангелие и старается соответствовать, жизнь свою сообразовывать с Евангелием и считает, что это грех и не совершает это, даже если у него есть такие предрасположенности, то я считаю, что это нормальный священник и он вполне может служить.

Если же он ведет какую-то страшную, развратную жизнь, какие-то беспорядочные половые связи, и все это видно всем людям, и большое осуждение на этого священника, то, конечно же, священником, я думаю, ему быть не стоит. Хотя я не осуждаю его как человека, это его выбор. Слава богу, в XXI веке живем, линчевать никого не хотим за подобные наклонности. Просто есть определенное несоответствие, именно морально-нравственное, этическое. Если уж ты говоришь, что это грех, то, наверное, нельзя одновременно этим заниматься и говорить всем, что это грех. Вот мое отношение к этому вопросу.

Если говорить о женщинах с такими наклонностями, мне здесь сложнее, потому что я таких встречал в своей жизни мало, может быть, по пальцам одной руки пересчитать. И не общался, а просто, ну может быть, приходили на исповедь, или спрашивали в Интернете, писали: «Батюшка, так и так, у меня наклонность, подскажите, как быть?». Ну это личная беседа была, поэтому я ее выносить не буду.

Ахмеров: Невероятно интересный вы собеседник. Даже жаль, что скоро конец интервью. У меня последний несерьезный вопрос. Вы популярный тик-токер, у вас почти 80 тысяч подписчиков. Даже когда я анонсировал сегодняшний эфир, один из подписчиков отреагировал, написал, что «по его Тик-Току сложилось впечатление, что у церкви может быть человеческое лицо. Будь больше таких служителей, я бы испытывал большее уважение к этому институту». Я хотел вас спросить, для чего вам это нужно, эта активность в Интернете, в соцсетях? Это такая новая форма миссионерства, популяризация церкви в молодежной среде, я правильно понимаю?

Сухобокий: Я начал вести Tik—Tok только в июле этого года. И вот как-то оно хорошо пошло. Я, честно говоря, даже не ожидал. Но да, это именно для того, как вы правильно сказали, чтобы показать православие с человеческим лицом. Чтобы люди понимали, что православие – это не только что-то такое грубое, косное, дремучее, из Средневековья. А что это и вполне современно, что священник может быть современным, что мы живем сейчас, мы не инопланетяне, мы из этого века, мы из этой страны, мы из этого культурного пласта. Мы вполне понимаем, что происходит вокруг, мы вполне понимаем, какие люди мы, среди кого мы живем и частью какого общества мы являемся. Поэтому, да, именно такой посыл у меня, чтобы нести слово Божье, чтобы говорить о Христе.

Я, бывает, выхожу в прямой эфир, Библию читаю. Одна из моих любимых книг – книга Притчей Соломоновых, это Ветхий Завет. Книга Екклесиаста тоже поучительная. Там, знаете, просто говорится: в такой ситуации вот так нужно лучше поступить, прислушайся, мол, будет тебе благо, господь тебя благословляет, если будешь сообразовывать свою жизнь с Библией. Смысл моей деятельности в Tik—Tok – это, конечно, нести слово Божье людям. И делать это в максимально простой форме.

Потому что, когда это слишком мудрено, очень так долго… у меня были и большие ролики на YouTube, их достаточное количество. Если порыться — прошлый год, позапрошлый. Много на разные темы, долго рассказываю, очень, наверное, скучно. Никто особо не смотрел. Поэтому я решил перейти к более простому формату, чтобы и людям польза была, и мне какая-то ответная реакция от людей. Очень приятно чисто по-человечески. Вот так могу сказать.

Ахмеров: Георгий, все, больше у меня вопросов нет. Я просто хочу добавить, что искренне надеюсь, что эта ситуация разрешится максимально для вас благополучно. Что вы останетесь в лоне церкви, продолжите служить, проповедовать. Что здравый смысл и справедливость все же восторжествуют и гонения на вас прекратятся, и вы найдете себе место в России и в Русской православной Церкви. Спасибо большое, что согласились поговорить. Разговор получился очень интересным, откровенным. Я думаю, что мы и дальше продолжим информировать моих подписчиков о вашей судьбе, будем на связи с вами. Спасибо еще раз. Всего доброго.

Сухобокий: Спасибо вам. Всех благ.