Судя по первым трем концертам, музыкальный фестиваль «Мир. Эпоха. Имена.» сразу набрал высокий градус патриотизма. Во всяком случае, русскую народную песню «Вдоль по Питерской» мы уже услышали в трех вариантах: в исполнении ансамбля Российской армии им. Александрова, народного артиста СССР Леонида Сметанникова и Патриаршего хора московского Данилова монастыря. И везде исполнялись классические романсы.
Можно уже делать обобщение философского характера. Оно заключается в том, что русский «жестокий романс», столько часто звучавший в последние дни со сцены, является отечественным аналогом негритянского блюза и служит тем же целям – облегчению страданий, только негры глушили блюзами страдания физические в ходе монотонного непосильного труда, а русский человек облегчал страдания душевные, но странным образом – еще больше растравляя душу с помощью романса.
В свои 73 года Леонид Сметанников, «советский и российский оперный певец (баритон)», как пишет о нем Википедия, получает видимое удовольствие от сцены, а публика – от него (нельзя не отметить, что сопровождавший его выступление Ульяновский государственный оркестр русских народных инструментов под руководством Евгения Федорова находится в прекрасной форме). В конце певец так раздухарился, что поднял зал на ноги («Все встаем!»), чтобы прослушать «День победы» Тухманова, наверняка не заметив в этом своего рода психологического насилия, ведь даже самая хорошая песня о «святом» не должна быть поводом для такого рода давления на совесть.
Практически весь репертуар концерта состоял из эстрадной классики: романсов, русских народных и советских песен. Все эти песни на слуху, и обычно мое сознание на них уже не реагирует, но поскольку Сметанников – профессионал, не растерявший в свои годы ни голоса, ни интонации, ни дикции, и способный «проживать» на сцене исполняемые произведения, он заставил будто заново вслушаться в слова известных романсов.
А в них, если заглянуть вглубь, разверзается бездна, где уже виден грядущий апокалипсис, и, пока он не пришел, надо успеть развернуть душу, как мехи баяна, опоясать ею троекратно планету, на второй космической скорости оторваться от нее, устремиться к звездам, передумать, вернуться и врезаться в Землю со словами: «А, пропади всё пропадом!» Кто-то видит в этом загадку русской души и восхищается ею, кто-то недоумевает и сторонится этих «странных русских». «Истомилось сердце лаской и натешилась душа» – вот, пожалуй, лейтмотив этого концерта.
Вы только вслушайтесь: «Гори, гори, моя звезда…, – говорит лирический герой известного романса. – Ты у меня одна заветная, другой не будет никогда». Его «измученная душа» не допускает возможности «повторного» счастья: или все, или ничего. «Только раз бывает в жизни встреча», – это приблизительно о том же: «все или ничего», поставить всю жизнь на карту (на одну встречу, потому что «только раз судьбою рвется нить»), и если эта карта окажется «пиковой дамой», то дальше – либо сразу сумасшествие, либо загул, а потом опять же сумасшествие, либо иное фаталистическое действие наподобие «русской рулетки». Или хрестоматийный «Ямщик»: «Ямщик, не гони лошадей, мне некуда больше спешить, мне некого больше любить…» С окончанием любви для героя русского романса жизнь заканчивается, потому что «только раз бывает в жизни встреча», поэтому можно больше ничего не делать и спокойно ждать конца. Именно поэтому Николай Бердяев писал, что русский человек одновременно и апокалиптик, и нигилист: человек, живущий в ожидании, когда же перед ним разверзнется устрашающая бездна небытия, и принципиально отказывающийся что-либо делать, чтобы отсрочить этот момент.
Герой романса – стихийный экзистенциалист, рассматривающий жизнь как страдание. Если американский негр пел свои блюзы, обрабатывая плантации хозяина или в краткие минуты досуга, то для русского человека плантацией является само поле жизни. И заглушить страдание можно, либо еще больше усугубив его «жестоким романсом», либо забывшись в разгульной, залихватской песне про ухаря-купца, про отраду в высоком терему, про «Вдоль по Питерской». Выходит, что наша основная проблема – сама жизнь, жизнь как таковая, поэтому смерть в русских романсах рассматривается как освобождение от страданий. Выход один, и он подсказан в романсе: «Умру ли я, и над могилою гори, сияй моя звезда». Получается, что жизнь здесь, по сю сторону жизни, является менее ценной, чем жизнь там, за невидимой чертой. Неужели именно отрицание ценности земной жизни отдельного индивида является нашей традиционной ценностью? Если это так, то это многое говорит о нации и многое объясняет в нашей сегодняшней жизни.
Приблизительно такие же мысли – о земном бытии как неразрешимой проблеме – приходили в голову и во время концерта Патриаршего хора Московского Данилова монастыря, особенно когда звучал хит «Черный ворон» в блестящем исполнении солиста хора Юрия Баркова. И это несмотря на то, что выступление хора состоялось 8 марта и было «приурочено» к женскому празднику. В репертуар вошли в основном светские произведения: те же русские народные песни, романсы, строевые и казачьи песни, старинные марши («Амурские волны» и «Прощание славянки»), советская эстрадная классика. Казалось бы, от патриаршего хора следовало ждать репертуара более каноничного для такого рода коллектива, а именно – русской духовной классики.
– Мы исполняем массу богослужебной музыки, но этот концерт мы позволили себе посвятить женскому дню, хотя и исполнили в начале несколько духовных стихов, посвященных Святой Богородице, – говорит руководитель хора Георгий Сафонов. – У меня не было задачи катехизировать публику, мы хотели сделать легкий праздничный концерт. Мы в Ульяновске исполнили огромное количество музыки, только в прошлом году были дважды, этой осенью снова приедем, поскольку знаем, что здесь активно развивается духовность.
На сцене было 12 вокалистов. Они – светские люди, хотя и служат в Даниловом монастыре. Как объясняет Сафонов, эта традиция – приглашать сильные голоса «со стороны», чтобы составить красивое праздничное богослужение в монастыре, – существовала с середины 18 века. Хор Данилова монастыря считает себя продолжателем этой традиции, потому что в других монастырях, как правило, пели монахи. Все музыканты хора имеют высшее музыкальное образование, полученное в консерваториях и других вузах России. «Мы собрались по принципу душевного отношения к монастырю, друг к другу и к православной вере, – говорит руководитель. – Большая часть хора – это люди воцерковленные, и монастырское служение этому помогает».
Однако когда стоит хор Данилова монастыря исполняет русскую народную песню «Вдоль по улице метелица метет», где есть такие слова: «Красота твоя с ума меня свела» – возникает когнитивный диссонанс. Вот стоят служители монастыря, не монахи, но вроде того, и поют о женской красоте. Как это сочетается?
– В песнях народных настолько много детской наивности, которая выражается не в плотском, а в духовном плане, – отвечает на этот вопрос Георгий Сафонов. – Как молодец на Руси к девушке подходил? Он же с осторожностью к ней подходил, а не хватал ее и не тащил куда-нибудь. Он даже притронуться к ней боялся – а вдруг она обручена с другим? Они же долго друг к другу в гости ходили – год или два. «С ума свела» – не значит, что она его окрутила, это значит, что этот молодец будет к ней привязан всю жизнь, потому что она для него воплощение красоты, девственности. Поэтому в этой песне нет ничего зазорного. Мы не поем попсовые песни про плотскую любовь, мы поем про любовь святую, вечную, духовную, поэтому подбираем такие русские песни, в лучшем смысле традиционные.
Итак, романс – это наш блюз, военные марши – наш госпел, а казачьи песни – наш соул. Нам незачем ссориться с Америкой, мы практически братья во культуре, ибо ткань ее разнообразна, но непрерывна.
Сергей Гогин
Фото Сергей Гогин, Наталья Буренкова