В разгар кризиса — не до экологических проблем. За примером далеко ходить не надо: недавно мы писали о последствиях военных учений на территории будущего (хочется на это надеяться) национального парка «Сенгилеевские горы». Яркая демонстрация приоритетов, которые расставило государство. Сегодня функции экологического контроля консолидированы в одной организации — Росприроднадзоре. Руководитель регионального управления Александр Каплин рассказал нам, почему инспекторы не могут добраться до стоков НИИАРа и стоит ли засыпать Свиягу, чтобы построить там высотки.
— Александр Евгеньевич, начну с одной из самых болезненных проблем — полигона в Красном Яру. В прошлом году горела сама свалка, в этом — уже засыпанный курган. Местные жители задыхаются. Настоящая экологическая катастрофа, однако никакого решения так и нет…
— Проблема с захоронением отходов в принципе общероссийская, и наш регион, увы, не является в этом плане каким-то уникальным. С 2012 года мы не продлевали лицензию ООО «Полигон» — по причине того, что свалка, которая сейчас засыпана и превращена в курган, выработала свой ресурс еще задолго до этого. У них по последнему разрешению Госэкоэкспертизы сроком окончания эксплуатации был 3 квартал 2007 года. Аннулировать лицензию очень проблематично — это процедура,. включающая минимум три плановых проверок, после чего в нашу пользу должны пройти не менее трех судов. Мы пробовали запустить эту процедуру. Однако не помог ни аргумент, что у организации уже пять лет нет оборудования для обезвреживания, что «Полигон» фальсифицировал доказательства. Им все равно назначили только штраф. При этом судья сказал, что это не мешает в течение года еще раз привлечь, и тогда только можно будет приостановить деятельность полигона.
— А пока все это длилось, получается, отходы они так и принимали, с нарушениями?
— В первоначальном нашем заявлении в суд мы просили о приостановке деятельности полигона ТБО. Представители самого предприятия, когда у них спросили, какое наказание для них более предпочтительно, также сказали — приостановка деятельности. Потому что она и так уже была приостановлена. По январскому суду «Полигон» уже был привлечен к ответственности. Действует наше предписание, что им нельзя принимать отходы, пока они не устранят нарушения у себя в документах. Как минимум, их объект должен быть включен в государственный реестр объектов по размещению отходов. А сделать они это не могут, потому что у них масса нарушений. Таким образом, если они и принимают сейчас отходы на красноярском полигоне, то это нелегально, незаконно. Если такие факты есть, то нужно тогда их наказывать.
— Кто должен рекультивировать тлеющий курган?
— В иске прокуратуры это обязательство возложено на «Полигон». Но на самом деле, это запутанная история. Несмотря на то, что лицензию мы не продлевали с 2012 года, земля, на которой расположен курган, была у предпринимателей в аренде. Пришлось выяснять, кто же должен отвечать — город, который, по логике, должен был принять эту землю, или все-таки «Полигон», который до последнего оставался арендатором. Понятно, что земля им уже была не нужна. Я подозреваю, что предприниматели написали письмо, что отказываются от этого участка, но город не создал комиссию и не принял ее. Никому она уже не нужна. «Полигон» арендную плату не платит, никто их не трогает и не дергает. До того, как возник пожар и началось разбирательство, никого не интересовала, кому земля принадлежит. Тем не менее, этот юридический факт сыграл в пользу города и против «Полигона».
Так как город официально участок не принял, администрация подала исковое заявление о выплате арендной платы за все это время. Но сейчас нужно думать над тем, как ликвидировать тление — оно до сих пор идет, и будет продолжаться. При захоронении отходов была нарушена технология: их не пересыпали, как нужно, слоями земли. А потому огонь гуляет там свободно, из стороны в сторону, вверх — вниз, никакой изоляции нижних слоев не существует. Специфика пожара на свалках заключается в том, что если их заливать водой, они начинают разгораться еще больше. А горение мусора — это выброс высокой концентрации вредных веществ.
— Но наверняка же есть какие-то технологии?
— Есть, например, у одной из питерских фирм, но очень дорогостоящая. Компания проводят бурение, делает газоотведение, тушит специальным веществом.
— Так все-таки этими работами должен заниматься «Полигон»?
— Да. Правда, у меня возникает вопрос, смогут ли они реально это сделать. Учитывая, что только наших неисполненных претензий у них перевалило за 7 миллионов рублей, а сейчас еще на 4 миллиона с лишним выставлены исковые требования. И это далеко не все. У них уже арестован действующий полигон, спецтехника. Не факт, что средств от ее продажи хватит на покрытие штрафов.
— То есть, компания может просто обанкротиться, и все — никакого спроса?
— Собственно говоря, да. После того, как судебные приставы все распродадут, дальнейшее существование предприятия бессмысленно. Если это случится, рекультивацией кургана должен будет заняться город. Возможно, в законодательство внесут изменения, и обращение с отходами будет переложено с муниципалитета на субъект федерации.
— Вроде бы не раз говорили о том, что должна заработать региональная программа по обращению с отходами…
— В этому году была заявлена сумма в почти 50 миллионов рублей, но не знаю, насколько это будет реально. Декларировать намерения достаточно просто, а вот когда дело доходит до реализации программы, каждый раз возникает необходимость направить средства на что-то более важное.
Когда существовала система экологических фондов, они считались внебюджетными, деньги за нарушения целевым образом поступали в них. Сейчас же эти средства «распыляются» — как говорят финансисты, эти деньги в «зеленый» цвет не окрашены, поэтому их можно тратить на что-то другое. В Ульяновской области мы собираем около 150 миллионов рублей в качестве платы за негативное воздействие на окружающую среду. Эту сумму можно было бы аккумулировать и тратить целенаправлено. Давно высчитано, что не менее 3 процентов от бюджета должно вкладываться в экологию, чтобы существовала какая-то устойчивость. В России, в среднем, этот показатель сегодня — менее 1 процента, в области, скорее всего, еще меньше. Когда баланс экономических интересов и экологической безопасности таков, говорить о какой-то устойчивости территории невозможно. Идет деградация.
— Во всем виноват кризис?
— Да, после кризиса 2008 года все вопросы, касающиеся экологической и энергетической эффективности, «зеленой» энергетики, отошли на второй план. С 1 июля в России вступил в силу закон об отходах, но в части утилизационного сбора так ничего и нет. На Западе в стоимость любой упаковки, обертки, пэт-бутылок уже заложена переработка. Частично деньги потребителя, заплатившего за продукт, пойдут по назначению.
У нас это все застопорилось — отложили на 2019 год, чтобы снять нагрузку с бизнеса. То есть, снова неопределенность. Хотя логичнее было бы все четко расписать: до 2016 года предприниматели должны сделать одно, до 2019 года — другое, до 2020 года — третье, начинайте думать об экологии, вкладывайтесь в очистные сооружения, безотходное производство и так далее. Если после этой многоступенчатой работы это все так и не внедрено, вы не успели, начинают действовать санкции: сначала 5-кратный штраф, потом 20-ти, потом 100-кратный. Предприятие просто разоряется, если не вкладывает в экологию сейчас.
Но, зная, российский менталитет, можно предположить, что все доведут до предельного срока, а потом скажут: мы не можем сразу такую сумму выдернуть, в такой сложной экономической ситуации, давайте продлевать «каникулы» дальше. И правительство пойдет навстречу, отложит. Политика государства сегодня такова: малый и средний бизнес не кошмарить, минимум административных барьеров, согласований. А у нас все полигоны находятся в эксплуатации как раз у малого и среднего бизнеса.
— Прямо-таки «священная корова».
— По сути, да. В ситуации с тем же «Полигоном» прокуратура проверяла нас, не слишком ли мы сильное оказываем на них давление. Они апеллируют, что у Росприроднадзора к ним предвзятое отношение, что есть альтернативные организации, к которым претензий нет.
А в переходный период, когда эти свалки были еще муниципальными и только становились частными, у предпринимателей был другой рычаг давления на органы власти: хорошо, мы сейчас закроемся, вы получите «мусорный ад», крыс, собак и так далее. И приходилось идти у них на поводу.
Мусорный ветер
— Долгое время в Ульяновске говорят о строительстве завода по переработке мусора. Но никто за этот бизнес так и не взялся. Не выгодно?
— Сортировка мусора однозначно нет, а вот переработка различных материалов может быть выгодной. Но с ТБО есть сложность: у нас перестали отсортировывать пищевые отходы, их смешивают со всем остальным. Та же макулатура в этом случае теряет необходимые свойства для вторичной переработки, появляются дополнительные затраты на очистку пластика. Но металл, пластик, макулатуру можно отделять и перерабатывать.
Выгоднее такой бизнес, конечно, либо для города-миллионника, либо для той компании, которая первой в регион зайдет. Но сейчас все бизнесмены, которые пытаются «прощупать почву», выставляют одно и то же требование к властям — обеспечить им загрузку. Если они получат такой «эксклюзив», это нарушит антимонопольное законодательство. Учитывая значительные капитальные вложения в подобные объекты, можно предположить, что компании просто не хотят рисковать.
Мусоропереработка пока не развита и в крупных городах. Тот же Remondis, который хотел зайти на нашу территорию в 2013 году, предполагал вложения европейские кредиты, на 15 лет. Бизнесмены исходили из того, что несколько лет будут работать с чуть ли не нулевой рентабельностью и только затем выйдут на окупаемость, а позже — на возврат кредитов. При этом им было нужно, чтобы сортировка производилась на месте образования отходов — то есть, до попадания в мусоропровод. В этом случае переработка была бы выгодна.
Еще один нюанс: развитие мусороперерабатывающей отрасли готовили под механизм утилизационного сбора, который был в проекте федерального закона, но его так и не приняли. Сбор должен был идти в основном переработчикам — в том числе, в виде инвестиций со стороны государства, через фонды, либо управляющие компании. Но введение сбора отложили на 2018-2019 год. СМИ писали, что фактически правительство убило эту отрасль.
Недоступные частники
— Можно ли назвать Ульяновскую область благополучной, в экологическом плане?
— По итогам полугодия, в ПФО, по сравнения с Самарской, Оренбургской, Пермской областями — лидерами по образованию промышленных отходов — у нас более-менее благополучно. В целом мы выглядим неплохо, но это связано с тем, что у нас не очень развита промышленность. Понятно, что при полной загрузке «Авиастара» или УАЗа ситуация резко ухудшится. Хотя автозавод, надо отдать должное, исправился после нескольких жалоб, наших проверок и наложения штрафов за несанкционированный сброс в Сельдь. УАЗ — одно из немногих ульяновских предприятий, кто фигурирует во всероссийских экологических рейтингах. Вкладывает десятки миллионов. Если уж в таких тяжелых условиях они это делают, что, думаю, при наращивании мощностей их отношение к экологии не изменится. Надеюсь, что у «Авиастара» тоже.
— А как дела с НИИАРом, где планируется построить еще один реактор?
— Это проект должен пройти государственную экологическую экспертизу в Москве. Знаю, что два или три раза им возвращали материал с отрицательным заключением. Но они преодолимы. Так что, думаю, реактор построят, дальше этот объект попадет под ведение Ростехнадзора. Мы контролируем их в части сбросов в водные объекты, выбросов и отходов — всех, кроме радиоактивных. Так что будем осуществлять надзор, но не за самой опасной частью. Сейчас вот пытаемся добраться до трубы, ведущей с территории НИИАРа, в Черемшан, проверить сбросы. Там бурелом, нужно прокладывать просеку, чтобы сделать замер в том месте, где идет сток.
— Какие сегодня главные сложности в работе Росприроднадзора?
— Не хватает инспекторов, чтобы проводить регулярные рейды. Прошло 20-процентное сокращение, они загружены плановыми и внеплановыми проверками, ответами на обращения и жалобы — мы обязаны не просто отписку сделать, а выехать на место, проверить все. А это временные затраты, особенно, если приходится выезжать в область. Некоторые объекты мы, скорее всего, вообще никогда не проверим.
До 2007 года существовало обязательное требование при строительстве заводов проходить госэкоэкспертизу. Если были сомнения у экспертов, мы могли поставить проверку в план, исходя из их мнения. Теперь проверяем вслепую. Если компания, возводящая предприятие, не обращалась ни к кому за разрешением, для нас они «темное пятно» — до тех пор, пока не поступит жалоба, кто-то на что-то не наткнется. А если территория огорожена, вообще невозможно определить стоит их проверять, или не стоит.
— То есть, по сути, вам сегодня требуется расширение полномочий?
— Да. У нас нет, например, возможности регулярно отслеживать, как и кому органы местного самоуправления выделяют или продают землю в водоохранной зоне. Обычно это выясняется, когда уже появилась какая-то постройка и люди начинают жаловаться, что проход к воде перекрыт. Но мы, в отличие от полиции, не имеем полномочий заходить на частную территорию. А если участок оформлен на предпринимателя, проведение проверки нужно согласовать с прокуратурой. А как мы обоснуем ее необходимость — ведь не знаем, есть ли на территории нарушения? Это будет восприниматься как административное давление.
Механизм усложнен, с одной стороны, я понимаю зачем — чтобы не было злоупотреблений и нарушения прав граждан. Бывает и так, что соседи друг на друга часто жалуются, хотят отомстить, и пишут жалобы. Но когда речь идет о защите прав большого количества граждан, как в случае с закрытием доступа к водным объектам, схема должна быть «облегченной». Если к НИИАРу нам физически трудно пройти, то к частнику и юридически не пробраться.
— Как вы относитесь к проекту засыпки части Свияги?
— Неоднозначно. Понятно, что рано или поздно, если они будут реализовывать этот проект, он поступит к нам на государственную экологическую экспертизу. Слава богу, что создание искусственных земельных участков пока еще проходит через эту процедуру, в отличие от строительства опасных заводов.
Пока не знаю, кого мы включим в комиссию, может быть, даже иногородних экспертов. Обстановка вокруг проекта сильно накалилась, эксперты поделились на несколько лагерей. Нам же нужно независимым свежим взглядом посмотреть, оценить объективно, чтобы не было обвинений, что кого-то «перекупили».
— Ну а лично вам нравится то, что хотят сделать на реке?
— Намерения обустроить заброшенный берег мне нравятся. Но я вспоминаю проект, связанный с Винновской рощей, когда бизнес обещал, но не сделал. Так что не знаю, реализуют ли они то, что изображено на красивых картинках. И со строительством домов мне история непонятна — почему они посчитали, что многоэтажки менее опасны, чем изначально планируемый объект — продолжение Аквамолла. Вторая очередь торгового центра должна была разместиться на берегу, а рекреационная зона — на насыпном участке.
Мне кажется, строить дома в такой доне рискованно — это пески, возможно подтопление. Да и насчет комфорта вопрос большой — взять пример нашего центра, где машины ставят где угодно. Это будет уже далеко не рекреационная зона, и к такому варианту я отношусь скептически.
— Как вы относитесь к введению «надзорных каникул» для бизнеса? Ведь мораторий будет наложен и на проверки в сфере экологической безопасностию
— Да, с 1 января будущего года проверять можно будет только предприяти 1 и 2 класса опасности. А это — менее 100 объектов, расположенных в Ульяновской области. Остальные уходят в тень. Не думаю, что для эконадзора и санитарного надзора разумно вводить такие «каникулы».
Виктория Чернышева
Фото автора