Андрей Захаров: империя или федерация?

«Иван Ильин и Георгий Федотов. Спор о российском будущем» — так называлась публичная лекция, которую 30 марта в городской библиотеке №8 прочитал политолог и религиовед, редактор московского журнала «Неприкосновенный запас» Андрей Захаров. Он построил лекцию как серию последовательных, проблематичных, полемически заостренных вопросов и ответов на них. Ответы базировались на известных работах упомянутых философов и фактах мировой истории и политики.

Речь шла о том, как два известных философа, Ильин и Федотов,  ведущие фигуры русской эмиграции, представляли себе политическое устройство России после эры большевиков. Заочный спор между ними шел об отношении к империи и федерации как политическим альтернативам.

Иван Ильин называл опыт федеративного строительства в Латинской Америке «беспочвенным и фиктивным подражанием».  Действительно, федеративная схема там реализовывалась в условиях латиноамериканского правосознания, и в экстренной ситуации диктатор или хунта временно замораживали конституцию, «откладывая» права человека на потом. Конституция США стала калькой для Латинской Америки, а «копипаст» – методом госстроительства. При «сожительстве» федерации и диктатуры можно говорить о перманентном кризисе правосознания. В этом смысле Ильин правомерно называл эти режимы псевдофедерациями.

Лектор поставил полемический вопрос: федерация – страшно ли это? Когда после 1945 года страны антигитлеровской коалиции думали, как реорганизовать Германию так, чтобы гарантировать ее демилитаризацию и предотвратить потенциально опасное возвышение, возник сценарий превращения ее в федерацию. Причем настаивали на этом в первую очередь французы. Они считали, что федерализм раздробит власть в Германии и не даст ей окрепнуть. Федотов и Ильин наблюдали за этой драмой, поскольку в то время оба были еще живы, и делали выводы для России.

Ильин считал, что надо бороться с «расчленителями» России, которые хотят превратить ее в федерацию. Русское население отличается неспособностью к федерации, говорил он, поэтому Россия не должна ничего ни у кого заимствовать. «Нам нужна не федерация, а воспитывающая диктатура», — утверждал Ильин.

Георгий Федотов в своих работах сетовал на «безудержность русской натуры», плохо воспитанной, не привыкшей к сложности жизни и не умеющей «зараз держать в уме более одной мысли», причем для некоторых такой мыслью была национальная идея.

Исчерпала ли себя национальная идея? По Федотову, она не исчерпала себя в культуре, но полностью исчерпана в политике. Национальная идея – это национализм, позволить себе который Россия не может, если хочет сохраниться в своих границах. Новое воплощение имперского проекта погубит страну. В статье «Новый идол» он предупреждал об опасности национализма. Россия – это государство народов, где отдельные народы весьма щепетильны, поэтому  победа националистов может взорвать Россию. Как следствие, федерация – это не прихоть, а необходимость.

Большевики в 1917 году разрешили спор двух философов. Они не любили федерализм. В статье «Против федерализма» Сталин писал, что навязывание пролетариату федерации – это отсталость, что в мире нет отсталых федераций, а США – это не федерация, а унитарное государство под диктатом Вашингтона.

Но большевики не могли, не посмели предложить малым народам реставрацию империи. В 1918 году началась гражданская война, и ее исход зависел от того, к кому примкнут национальные окраины, в частности, башкиры. Надо был что-то предложить национальным меньшинствам, чтобы склонить их на сторону советской власти. Был вынужденно предложен федеративный проект. А федерация всегда предполагает торг и компромисс.

Белые генералы не могли предложить ничего подобного, в итоге они проиграли войну, и возник СССР как федеративная конструкция. Это была интересная структура. Она была уникальной, так как предполагала право выхода из своего состава, допускала «самоопределение вплоть до отделения». После кровопролитной гражданской войны в США буржуазные ученые посчитали бы это глупостью. Но это не был недосмотр: федерация рассматривалась большевиками как структура, которая противостоит империи. Советская федерация противопоставлялась буржуазной федерации. Если пролетариат будет побеждать на планете, полагали основоположники СССР, эта федерация будет расширяться, и в идеале все человечество будет входить в эту пролетарскую федерацию.

Советская федерация представляла собой «спящий институт». Норма о свободном выходе федеративных республик не была задействована, и никто не предполагал, что она когда-либо будет активизирована. Но «спящие институты» просыпаются в неподходящий момент. Так было и с СССР в начале 90-х годов, когда от него отделились страны Прибалтики.

Федерация – не рай, но, согласно Федотову, федерализм был необходим и даже неизбежен для России, чтобы она не превратилась в ад. Ненавистные ему большевики кое в чем были правы: настоящая угроза для единства России возникла бы, если в ней установилась бы чисто великорусская власть. В статье «Тушинские воры» Федотов пишет, что русский монизм смертоносен, а погружение в 19 век представляет огромную политическую опасность.

По Ильину федерация – процесс центростремительный, для него империя – это и есть настоящая федерация. Федотов же в статье «Война и национальная проблема» утверждал, что нет ничего естественнее федерации: мир избавится от войн, если нации объединятся в федерацию народов.

Обострение этой дискуссии происходит вместе с «федералистской революцией» и крахом колониализма после 1945 года. Федерация становится все более популярной. Британия уходит из своих колоний, но оставляет там федерации, например, в Индии или Нигерии. Пестрый национальный состав в бывших колониальных владениях – предпосылка для федерального «торга». Федерализм – система, защищающая меньшинства, поэтому она востребована. Этот процесс шел еще при жизни Ильина и Федотова, и они могли за ним наблюдать.

Андрей Захаров предлагает различать «демократию большинства» и «демократию меньшинства». Прямолинейный демократический принцип «один человек – один голос» не работает в мультинациональных федерациях с неравновесным национальным составом, поэтому этот принцип нуждается в пересмотре. Например, когда одно и то же племя приходит к власти, потому что по численности составляет две трети населения страны, тогда другая треть чувствует себя постоянно ущемленной в правах, и такая демократия проваливается, в частности, может произойти смена политического устройства насильственным путем, путем военного переворота.

Более устойчива «демократия меньшинства», где действует принцип «один человек – один голос плюс кое-что еще». Это и есть федерализм как способ снятия  комплекса меньшинства. Образуются регионы, где меньшинства политически весомы, где «маленькие» кажутся большими на определенной территории. В этом причина появления федерализма в СССР.

Но предостережения Ильина также небеспочвенны. Российский федерализм может быть только этническим федерализмом. Это создает риск: снабжая этнические группы элементами собственной государственности, федерализм, с одной стороны, предотвращает опасность отделения наций, но одновременно и усугубляет ее. Отсюда все претензии к этническому федерализму: уступки нацменьшинствам влекут эскалацию их требований, компромиссы же – это краткосрочное решение проблемы неоднородности. Федерации, построенные на этнических принципах, с трудом реформируются. Не исключена и возможность установления в регионах националистических режимов.

Лектор привел полезную статистику в подтверждение этой мысли: из 18 этнофедераций, сложившихся с 1900 по 2008 годы, 8 развалились, 5 централизовались (включая Россию), одна управляется ООН (Босния и Герцеговина), и лишь 4 совмещают этнофедерализм и демократию (Индия, Бельгия, Канада, Испания).

Кто же из двух философов прав? Ильин, который молил Бога, чтобы тот избавил Россию от федерации, или Федотов, который считал, что Россия должна не только стать федерацией, но и вступить в федерацию европейских народов?

Ильин был прав в том, что федерация – сложная вещь, которая нуждается в правовой культуре. Да, это нерусское изобретение; федерация «рассеивает» власть; в мире действительно было много неудачных федераций. Федотов был прав в том, что федерация – это способ перековки империи в демократическое государство. Он говорил, что федерация просто «прописана» многонациональным государствам, что для России это не блажь, а неизбежность. Империя – это война, а федерация – это мир.

Что бы сказали Ильин и Федотов сегодня?  Об этом вполне можно рассуждать, опираясь на их труды.

Главная особенность отечественного федерализма – он не умер, но «спит»: он есть на бумаге, но его нет в жизни. Но если он спит, то можно полагать, что он проснется. Пробуждение спящих институтов отличается тем, что они начинают действовать не так, как ожидалось. Есть богатый опыт Латинской Америки по реанимации федерализма при авторитарных режимах.

Что будет, когда проснется российский федерализм? Скорее всего, нас ждет «торг без берегов», когда под вопрос ставится само существование союза и любых элементов федерализма. Причина – в наличии множества отягчающих обстоятельств: дефицита подлинных политических партий, а не партий-симулякров, неразвитости гражданского общества, отсутствия независимого суда, свободной прессы, политической конкуренции.

Зачем нам нужна федерация? Михаил Горбачев запустил процесс реформирования Союза – и пошел «торг без берегов». Вопрос о существовании Союза ССР, вынесенный на референдум, стал предвестником конца советской модели федерации. Так нужно ли отменить федерацию или лучше сохранить ее? Ильин предлагал федерализм упразднить как «иноземный вирус», он сказал бы сейчас, что империя лучше федерации. Федотов возразил бы ему: федерация нам нужна не от хорошей жизни, потому что без нее не сохранить страны. Пусть это – заимствование, но это заимствование, которое делает Россию передовой страны. Не отменять надо федерацию, а совершенствовать ее.

Что порадовало бы Ильина сегодня? Оказывается, авторитаризм тоже ценит федеративную систему, но по-своему. После Второй мировой войны, благодаря новой системе безопасности и международного права, просто так захватывать новые колонии нельзя, и единственный способ расширить территорию – легально и без насилия присоединять к ней новые территории. Цели – не федеративные, имперские, а форма – федеративная. Лектор называл это «имперским федерализмом» и в качестве иллюстрации привел пример присоединения Эритреи к Эфиопии и последующего (в 1993 году) отделения этого «самого нищего, но гордого государства».

Российский федерализм имеет то свойство, что его «и нести тяжело, и бросить жалко». Он нужен для сохранения государства, но мы не умеем его практиковать, считает Андрей Захаров. Он спит, мы можем о нем даже забыть, но это не навсегда. Пока спрос на федерализм в России причудлив. Мы не используем его для рассредоточения власти и поощрения меньшинств. А ведь федерализм обладает важным потенциалом: он может рассредоточивать власть и ограничивать ее (потому что рассредоточенную власть легче контролировать), гармонизировать политическую систему, заботясь о меньшинствах; поощрять диалог и компромисс в противовес монологу и давлению.

Подводя итоги, Андрей Захаров сказал, что для многонациональной и многоконфессиональной страны «лучше быть дурной федерацией, чем хорошей унитарной республикой». Наш федерализм не умер, а просто спит, и это уже хорошо. Со временем он обязательно будет востребован и внесет свой вклад в обновление российского общества. Будущее сулит много неожиданного, ибо вечных политических форм не бывает.

Фото: МШПИ, wikipedia